Недавно мне приходилось разбирать поставленный печатью вопрос: “Что делать интеллигенции?” — и рассматривать направление, которое дают молодежи ее либеральные учители. Естественным дополнением к сказанному в этих статьях может послужить нижеследующий ответ мой на письмо одной группы молодежи. Я несколько задержался с этим ответом, так как необходимо было наконец отметить и без того долго ждавшую проповедь профессора Кареева. Думаю, однако, что настоящая статья об учениках становится даже более уместна после того, как я высказался хоть отчасти об учителях. Как бы то ни было — извиняюсь перед моими молодыми оппонентами в невольной задержке ответа, отсылая их вместе с тем к указанным предыдущим статьям.

Авторы письма — еще молодые люди, как видно из одного места, около 20-летнего возраста, настроены весьма радикально, и мое отрицание революционной идеи их огорчает и приводит в негодование. Революционная идея, говорят они, “обещала людям хотя бы приблизительное равенство, хотя бы сомнительное братство и даже хотя бы призрачную свободу, но все-таки братство, равенство и свободу”. Я отрицаю эту идею. Что же вы, спрашивают авторы письма, вместо нее рекомендуете “полицейский участок как образец дисциплины, порядка и дела, желательного для всей России”?

Мои молодые люди, однако, сами догадываются, что произносят только резкую фразу, в действительности не имеющую в отношении меня никакого смысла, так как, облегчив душу несколькими подобными восклицаниями, кончают совсем иным запросом.

Вы, говорят они, должны “обосновать твердо, ясно и определенно Ваши идеи и наметить идеалы дальнейшей жизни России, определить ближайшие задачи молодого поколения и указать способы осуществления их, — проще говоря, согласовать нынешний режим со свободным творчеством и искренним желанием служить родине. Мы давно устали слушать взаимные пререкания либералов и крепостников, но до сих пор еще не выслушали ничего положительного, что могло бы помочь нам двинуть вперед общими силами нашу родину, прославить ее, а не обесславить позорным угнетением личности внутри страны и жалким ползанием перед другими во внешних сношениях. Скажите же откровенное и беспристрастное слово в ответ на наше письмо. Но не забудьте одного. Отвечая нам, Вы принуждены говорить перед всей молодежью. Вспомните, что, уклонившись от ответа на это письмо, Вы покажете свою несостоятельность и докажете нам, что учить холопству легко, но трудно воспитывать граждан. Наконец, знайте, что тогда мы поставим самостоятельно и самостоятельно разрешим вопросы, волнующие нас”.

II

Само собою разумеется, я не имею никаких причин уклоняться от ответа на поставленные запросы. Мало того, вот уж несколько лет я большую часть своих сил, как публицист, трачу именно на разъяснение их. Я ли виноват, если авторы письма не читали моих статей? А как видно из самого письма, они действительно не читали ничего из них, кроме одной брошюры — “Почему я перестал быть революционером”. Насколько я “состоятелен” решать вопросы, волнующие их, — это окончательно будет видно скорее из суда потомства. Должен, однако, прежде всего заметить, что, к несчастью, больших сил в себе я не нахожу и пошли они у меня главным образом на то, чтобы самому вырваться из тумана революционного прогресса. На собственно положительную работу я явился уже с силами очень надорванными. Многого я, конечно, не могу сделать. Все мое значение — уж если идти на откровенность — в том, что я помогаю другим выйти на эту необходимую положительную, творческую работу раньше, чем суждено было мне. В этом отношении, полагаю, молодые люди, если хотят, могут у меня получить некоторую помощь. Но засим перед ними остается огромная область умственного труда, где требуется именно их самостоятельная работа. Я могу перейти к ответу на их письмо не иначе как с этой оговоркой. Нисколько не выдаю себя за какого-то учителя, постигшего всю человеческую премудрость. Совершенно уверен я в основах моего миросозерцания. Но, к сожалению, в очень многих частностях я остаюсь и доселе искателем.

Сверх того, даже и в пределах того, что я, по моему мнению, знаю достоверно, — я в настоящей статье могу ответить лишь в общих чертах. Причина этого — сложность предмета. Сверх того, я не вижу причин повторяться, когда авторы запроса гораздо проще могут прочесть то, что уже писано мною. Я бы им предложил сначала сделать это, а затем уже ставить мне вопросы только по тем пунктам, которые им покажутся неясными или неверными. Наш разговор тогда будет более производительным. В настоящем ответе я считаю более нужным указать им путь к решению вопроса, нежели самое решение.

Итак, перехожу к письму. В нем должно предварительно разграничить два совершенно различных вопроса, которые авторы его сливают воедино. Для меня большая разница между вопросами, какова должна была быть деятельность русских граждан и что делать русской молодежи. Авторы письма этой разницы, по-видимому, не схватывают.

Они упоминают о своих “рвущихся наружу силах”. Они спрашивают; “В чем ближайшие задачи молодого поколения?”, придавая этому смысл: “Что могло бы помочь молодежи двинуть вперед родину, прославить, а не обесславить ее?” Вообще, у них чувствуется мысль, будто бы они, молодежь 20-летнего возраста, могут двинуть вперед Россию...

В какой бы степени ни жила у них эта мысль, я должен прежде всего решительно против нее возразить. В ответ на такой вопрос могу сказать одно. Вы, господа, в этом своем возрасте, с теми силами, знаниями, развитием и опытом, какие теперь имеете, — ничем вашу родину прославить не можете. Двинуть ее вперед не можете. Если у молодежи есть учители, которые гонят ее в 20 лет к гражданской деятельности, то я подобных учителей считаю либо глупцами, либо шарлатанами, либо тем и другим вместе.

Каждый возраст имеет свои права и обязанности, сообразованные с его силами и средствами. Человек зрелый подлежит упреку, если не действует как гражданин. Но если 10-летний мальчик вздумает брать на себя обязанность гражданина — мы можем только улыбнуться. Молодежь, к которой принадлежат авторы письма, уже не дети, но, однако, еще и не деятели. Их обязанность, наряду с усвоением мудрости старшего поколения, самостоятельно работать над развитием своей личности, сознательно готовиться к будущей роли граждан. Но эта роль остается все-таки для молодежи только будущим, а не есть дело ее настоящего. Ее настоящее, ее “ближайшая задача” состоит в учении, выработке себя и вообще в подготовке к будущей деятельности.

Если молодые люди желают прославить, а не обесславить нашу родину, то они должны прежде всего понять, что не могут сделать второго шага, не сделавши первого. Действие, созидание, борьба — все это требует, во-первых, знания, во-вторых, личной выработки.

Действовать не зная — это значит действовать с завязанными глазами. Тут полезное может выйти разве случайно. Ожидать же с вероятностью можно лишь того, что слепой, незнающий человек на каждом шагу будет делать ошибки и промахи, уничтожать, может быть, доброе, помогать злу. Этого-то знания, необходимого для действия, еще нет у молодежи, пока она молодежь, а когда пройдут годы учения, она уже перестает быть молодежью. До какой степени мало знания у 20-летней молодежи на каждом шагу — показывает само письмо, на которое я отвечаю. Что сказать, например, о суждениях его авторов относительно внешней политики России? Ведь эту фразу о каком-то “жалком ползании”, право, совестно читать... Не за политику, а за обличителей, которые, очевидно, даже и понятия не имеют о предмете своего обличения. Или взять хотя бы их выходки против меня, все эти фразы о “полицейском участке” как “идеале”, о “проповеди холопства”. Ну как же так судить, порицать, не зная ни статей моих, ни того, что я делаю, ни какие именно помехи на дороге у меня! Я не отношусь к авторам письма с каким-либо особенным порицанием, но почему? Только потому, что они люди очень молодые, к которым я не могу прикидывать ответственности зрелого возраста. Однако молодые люди должны понимать, что они потому же самому не могут быть деятелями. Как они будут действовать с недостатком точных сведений, не выработав еще у себя ни способности суждения, ни даже привычки сначала узнать дело, а потом уже судить? Не ясно ли, что без знаний и без выработки в себе зрелой личности мы неизбежно осуждены на ошибки в действии, будем поступать зря?.. Положим, все это по недоразумению, да легче ли от этого родине, которую мы думаем “прославить”, а вместо того разоряем и обесславливаем?

Но одного книжного, теоретического обучения еще недостаточно. Это лишь первая ступень. Далее нужна некоторая практическая подготовка, тоже, пожалуй, деятельность, только сообразованная с силами. Знания книжные становятся творческой силой только тогда, когда мы сколько-нибудь самостоятельно владеем ими. Средство же на это дают только личное наблюдение, впечатление, опыт, даваемые практикой. Они освещают нам книжное знание, делают его творческим орудием нашей деятельности. Вот этого-то необходимейшего условия творчества у молодежи особенно мало, и оно особенно трудно достается людям. Поэтому молодой человек, достаточно развитый для понимания своих сил, не позволит себе мешаться в крупную общественную деятельность. Но его задача, кроме теоретического изучения, также еще внимательно и осторожно приглядеться к жизни и людям в делах более простых и мелких, в которых, во-первых, легче осмотреться, во-вторых же, в случае ошибки, нет риска наделать серьезного зла. Такая деятельность (которую я всегда порекомендую) относится больше к выработке и подготовке самого себя и в общей сложности не изменяет моего ответа на вопрос “что делать молодежи?”.

Дело это одно: учиться, вырабатываться, подготовляться. Это и есть “ближайшая задача молодежи”...

III

Но, учась и вырабатывая себя, нужно, однако, знать, к чему готовиться, нужно представлять себе, как связываются наши идеалы с деятельностью в данных, предстоящих нам через несколько лет условиях. Без сомнения. В этом смысле только и законен предъявляемый мне запрос авторов письма.

Они, однако, ставят и его несколько неправильно. Они спрашивают: “Как согласовать свободное творчество с существующим режимом?” Позволю себе их попросить видоизменить вопрос.

Не о режиме должны думать авторы письма, а об основах.

Во всякой стране существенное значение имеют господствующие в ней основы ее жизни и развития. Это величина постоянная, в течение десятков и даже сотен лет остающаяся, по существу, одинаковой, хотя и развивающейся. Режим, напротив, есть величина, постоянно изменяющаяся. Я еще не старик, а на своем веку пережил уже несколько весьма различных “режимов”. Для действующего человека необходимо знать, каков режим данного момента, чтобы сообразовать с ним свою систему действий. Но для человека еще только учащегося и подготовляющегося вопрос о режиме имеет очень мало значения. Ведь сегодня режим один, а через три-четыре года может быть совсем другой. Как же готовиться к неизвестной величине? Такое загадывание в будущее не имеет смысла, тем более что режим далеко не представляет решающего значения для нашей работы. Конечно, когда действуешь, с ним нельзя не сообразовываться. Но его значение довольно ограниченно. Какие бы удобства действия ни давал мне данный режим, все же у меня останутся на руках огромные трудности, порождаемые состоянием и влиянием основ. И обратно, какие бы трудности ни ставил мне режим, он не в силах пресечь мне возможности действия, коль скоро состояние и влияние основ создают для этого почву и опору или даже делают это необходимым и неизбежным. Молодые люди легко могут это видеть на тысячах примеров, даже самой свежей современности. Итак, о режиме нам с молодежью вовсе не стоит толковать. Об этом я могу говорить с товарищами по делу, но для молодежи важно уяснить себе совсем иное: смысл, цену и способность к развитию тех основ, на почве которых придется ей через несколько лет действовать.

Как совместимо с этими основами свободное творчество личности, как совместимы с ними идеалы, волнующие молодежь? Вот вопрос, который необходимо себе уяснить в период учения и подготовки.

Этот именно вопрос я более всего стараюсь помнить в своих статьях, так как в отношении его существует много непонимания не у одной молодежи; а между тем, не уяснив его себе, нельзя даже судить правильно о “режиме”, ибо достоинства “режима” более всего заключаются именно в его соответствии с основами жизни страны. Режим становится стеснительным или даже деспотическим (и во всяком случае плохим) именно в случаях такого несоответствия, а вовсе не по своим “либеральным” или “реакционным” стремлениям. Вопрос об основах нашей жизни и о тех идеалах, которые с ними совместимы или несовместимы, есть наш важнейший вопрос, от которого зависит наше будущее, и служение родине, и возможность “прославить ее, а не обесславить”.

На этот вопрос усерднейше и настоятельнейше обращаю внимание и авторов письма.

IV

Полагаю, однако, совершенно понятным, что при этом молодые люди должны также подумать и о том, насколько правильны их собственные идеалы. Я, например, совершенно разделяю их требование “свободного творчества” личности. Оно прямо вытекает из основ христианского миросозерцания. Но это требование ставит известные обязанности не перед одним обществом, а в гораздо большей степени перед самой личностью. Далеко не всегда имеем мы право порицать общество за помехи нашему “свободному творчеству”. Нередко такое сопротивление социальной среды может быть прямо поставлено ей в заслугу. Наши идеалы — дело свободное, но это еще не означает равноценности всего, что мы ни создадим. Есть идеалы высокие, есть и совсем ничтожные. Свободные в их выработке, мы, однако, несем нравственную ответственность за их содержание. В сфере нравственной природы нашей существуют вполне твердые мерила наших идеалов. Лишь те идеалы высоки, которые одобряются такой проверкой. При столкновении личности с обществом за “свободу творчества” вопрос о том, кто прав и кто виноват, решается рассмотрением содержания наших идеалов, и личность вовсе не всегда оказывается при этом правой.

Итак, прежде чем предъявлять обществу требование дать место нашему свободному творчеству, мы имеем нравственную обязанность глубоко и добросовестно продумать, точно ли мы правы, точно ли наш идеал есть идеал, вытекающий из лучших сторон человеческой природы.

Я сильно сомневаюсь, чтобы авторы письма уже достаточно исполнили эту обязанность. Сам я, во всяком случае, не признаю выставленную ими формулу (“Свобода, равенство и братство”) сколько-нибудь удовлетворительным выражением наших лучших требований. Взятая из полузабытых, полуискаженных христианских понятий, эта формула за уничтожением своей религиозной основы почти лишена всякого смысла. Критиковать ее подробно значило бы далеко уклониться от нашей непосредственной темы. Ограничусь указанием на прекрасную статью Фосильона (из “La Refonne Sociale”), которая скоро должна быть напечатана в “Русском обозрении” и разбирает именно этот вопрос. От себя покалишь замечу, что можно глубоко стоять за свободу, братство и равенство в их действительном смысле и совершенно отрицать формулу первой революции. Я ее не могу принять как мерило достоинств или недостатков нашего строя. Он обещает гораздо больше, нежели “приблизительное” равенство, “сомнительное” братство и “призрачная” свобода. Но для того чтобы этого достигнуть, нужно именно согласовать наше свободное творчество с содержанием основ русской жизни. Нужно не портить и не разрушать их, а развивать и достраивать, для чего прежде всего их должно понимать, а также и самим быть достойными той великой работы, которой возможность открывают эти основы.

V

Итак, если молодые люди желают понять, как совместить свободное творчество во имя высших человеческих идеалов с действием на русской или какой другой почве, то перед ними стоит очень серьезная работа. Наши основы — то есть религиозное миросозерцание народа, православная Церковь, самодержавная монархия, историческое воспитание народа в духе крепкой государственности и общинного быта, выработанная этим привычка, с одной стороны, уважения к авторитетам, с другой — чрезвычайно упорный дух независимости в деле “совести”, убеждения, а также в делах мелких социальных организаций (община, артель, приход и т.п.), как и вообще существование всех этих мелких организаций и духа сословности, — все это представляет превосходную почву для развития личности и общественного строя. Но для того чтобы в этом убедиться, нужно обстоятельно и добросовестно вдуматься в каждый пункт этих основ и в их совокупность. Если молодые люди не захотели брать на себя этого труда, как же я им могу помочь?

Ведь даже и профессор Кареев, при всей ходячести проповедуемого им прогресса, все же просит молодежь перечитать несколько десятков книжек... Путь же, мною выбираемый, много сложнее и требует от молодежи гораздо большего. Я постоянно по мере сил разбираю в своих статьях то одну, то другую сторону этой программы. Укажу, например, на статью “Носитель идеала”, где я старался показать основные черты идеала монарха. В “Борьбе века” я очерчивал значение религии для социального строя. О характере православия и его значении для выработки личности и для поддержания строя писал много и много раз. Вопрос о свободе я рассматривал чуть не целый год в споре с господами Вл. Соловьевым, Саломоном, Розановым, с “Вестником Европы” и т.д. Обращаясь с запросом ко мне, не мешало бы, кажется, перечитать хоть то, что я пишу. Но было бы крайне огорчительно, если бы кто вообразил так все и порешить на одних моих статьях. Ведь я же не первый и не последний. Знают ли мои молодые люди хотя бы Хомякова, Киреевского, Аксакова? Они не могут хоть понаслышке не знать, что эти люди любили свободу не меньше, чем проповедники “сомнительного” братства да “приблизительного” равенства. Как же не ознакомиться хоть с ними? Вообще, по вопросам, волнующим молодежь, писано многое и многими... Авторы письма уверяют, будто бы они “давно устали слушать взаимные пререкания либералов и крепостников”, а до сих пор ничего путного не выслушали. Откровенно сказать, не замечаю, чтобы они так уж много прослушали споров, и, во всяком случае, нахожу, что “уставать” слишком скоро не полагается тому, кто желает действительно разобраться в волнующих его вопросах.

VI

В ожидании запросов и возражений более частных ограничусь лишь краткой формулировкой того, почему считаю свободное творчество совместимым с основами нашей русской жизни. Во-первых, такое творчество в весьма разнообразных формах составляет общеизвестный факт. Разве же у нас ничего не делалось и не делается? Укажу науку, искусство, литературу. В области чисто социальной — в сфере государственной — у нас постоянно происходит множество изменений. Откуда они возникают? Очевидно, опять из того же “свободного творчества”, которое, рождаясь в отдельных лицах, пробивает себе наконец дорогу в общественном сознании и завершается государственными мерами. Что это именно так, молодые люди могут видеть из того, что многое сначала считается неодобрительным и развивается даже в противность желаниям власти, а потом допускается. Есть много явлений такого “творчества”, которые и прямо вредны, однако все-таки существуют. Есть многое чрезвычайно полезное, возникшее по чисто частной инициативе, а потом ставшее образцом для правительственных мер (укажу в новейшее время школу типа Рачинского или миссию типа Ильминского). Вообще, факт свободного творчества России знаком ничуть не менее, чем какой Другой стране.

Стало быть, возможность его несомненна. Во-вторых, факт этот совершенно понятен и теоретически. Что нужно для свободного творчества? Прежде всего, нужна личность с развитой способностью к свободе и с достаточным внутренним содержанием. Но для развития такой личности нет лучше почвы, как народ, глубоко религиозный и особенно православный. Именно религиозное миросозерцание, связывая личность с Божеством, дает нам внутреннюю независимость, силу духа, выше всего мира. Именно религиозное миросозерцание связывает в одно живое целое наши точные знания, наше стремление к красоте, нашу нравственную жизнь. В числе же различных религий человечества ни одна не обладает этими драгоценными свойствами с той полнотой, гармоничностью и силой, как православие, которое, как и естественно при его чистой богооткровенности, свободно от заблуждений и односторонних увлечений других религий. Итак, среда православного народа и православной Церкви дает нам превосходную почву для нашего развития. Не все этим пользуются, но кто же виноват? Уж, конечно, не среда, а сама личность, тем более что православие насильно не ведет никого даже к счастью и спасению. Оно дает для этого необходимые данные, а засим дело нашей свободы — вести нас, куда мы сами хотим.

Для дальнейшего развития личности весьма важно существование социальной среды, внутренне организованной. В этом отношении русская нация действительно оставляет многого желать, однако же она не ниже большинства других народов, уступая разве, может быть, Англии и Швейцарии, но уж никак не остальным народам Запада.

Для свободного действия личности, для ее свободного творчества нужна, далее, известная внешняя свобода, то есть отсутствие стеснений, помех. В этом отношении авторы письма, конечно, прежде всего думают о юридических правах и находят наши недостаточными. Но я замечу, что важно не “право” само по себе, а “возможность”. Эта же возможность создается более всего не “правом”, а нравами, обычаем. Наш строй в этом отношении дает очень достаточный простор. Что касается права, то, во-первых, оно и у нас существует, а во-вторых, в отношении его дальнейшего развития я имею не одни пожелания, а также и оговорки.

Дело вот в чем. Очень важна исходная точка зрения права. Если она ошибочна, то развитие его приводит к последствиям вовсе не хорошим. Развитие права желательно в том случае, если оно не кончает подрывом фактической возможности действия; а это именно и происходит, когда оно по исходной точке зрения ошибочно понимает общество, а потому по мере развития не устраивает, а расстраивает его. Таково именно положение современных стран западной культуры. В нашем строе право недостаточно развито, но зато над ним высоко носится идея справедливости, и я в итоге не считаю наше положение худшим. Для будущего же оно обещает больше.

Я желаю развития нашего права, но именно с тем, чтобы оно исходило из христианского понятия справедливости, а не из условных и фиктивных понятий “естественного права” или “народной воли”. Я, собственно говоря, тоже признаю своего рода “естественное право” личности, которое считаю выше прав общества, но это “естественное право” есть, точнее выражаясь, право “божественное”, то есть оно устанавливается не нашим спорным анализом, а бесспорными указаниями религии, голосом Божиим. Когда мы способны будем поставить свое право сознательно на эту почву — развитие его, кроме пользы, ничего не даст. До тех же пор, пока мы сами не знаем, из чего созидаем свое “право”, оно выходит таким, что одной рукой дает мне свободу, а другой отнимает. Я поэтому пока гораздо более заинтересован в сохранении в обществе идеи справедливости, которая и теперь более обеспечивает нашу свободу, нежели право.

Если же мы сохраним свои основы миросозерцания и будем их развивать, то эта идея справедливости, легши в основу прав личности, создаст положение гораздо более высокое, нежели европейское, и при одинаковой степени культуры даст всегда большее количество свободы.

Мы доселе имеем политическое условие, дающее такое обещание для будущего, — самодержавную монархию. Это единственное средство поставить “естественное”, то есть, по нашей терминологии, “божественное”, право личности выше посягательств общества. Пока есть самодержавие, обязанное охранять справедливость, наша свобода, при всех недоразвитостях собственно “права”, имеет могучее обеспечение, которое фактически отражается на всем строе жизни, и наше будущее дает возможность самых светлых ожиданий.

К сожалению, для должного функционирования нашего основного политического принципа необходимы условия, находящиеся у нас в не особенно блестящем состоянии: “внутренняя организация” нации, ее жизнь — сословная, общинная, корпоративная. У нас целые слои народа не находят себе организации. У нас есть такие драгоценные ячейки, как приход, остающиеся в захирелом состоянии. Вот куда бы нужно было направить усилия для того, чтобы создать у нас атмосферу свободы. Ничто не обеспечивает личность лучше, как эти мелкие организации, с которыми можно быть в такой тесной, живой связи и которые составляют нашу защиту и оплот от всяких посягательств. Еще раз повторяю: в сравнении с нациями Европы мы в этом отношении не хуже. Там уже так все растрепали, что и взяться не за что. У нас есть хоть возможность творчества... Но пользуемся ли мы ею? Вот наше настоящее горе, настоящая язва. Беда — в нашей интеллигенции, которая так “иностранна”, так чужда своему, национальному, что и не понимает его. Какое же тут будет “свободное творчество”, когда оно направлено, во-первых, к ухудшению типа нации, а во-вторых, противоречит содержанию ее действительных сил?

VII

Вот, господа, в чем горе наше. Если бы вы сами были иными, если бы вы пропитывались нашими национальными идеалами и стремились “прославить родину” не тем, чтобы превратить ее из орла в лягушку, а тем, чтобы вырастить этого орла во всей его орлиной силе, — если бы к этому направилось ваше будущее свободное творчество, то не имел бы даже и я труда начертать для вас программу действия. Да ведь не к тому стремятся у нас, и на настоящее русское дело постоянно не оказывается людей. Как же расти и крепнуть ему? Еще удивительно, что оно все-таки кое-как живет и дышит.

Без умного образованного класса, понимающего основы жизни страны, имеющего идеалы, с ними гармонирующие, а потому развивающего их, а не ломающего, никакая страна не может создать великого, хотя бы потенциально имела все данные на великое творчество. До сих пор мы только клочками, урывками создаем кое-что, потому что все же в образованном классе есть русские люди, есть оазисы нравственного родства со страной. Но этих обрывочков слишком недостаточно, особенно если принять во внимание, что тут же, рядом, остальное большинство образованного класса только портит Россию, насколько сил хватает.

Дело, достойное молодежи, способной прославить, а не обесславить родину, и состоит в том, чтобы направить свое будущее свободное творчество, когда настанет ее время, на создание того, чем Россия до сих пор обладает так мало: русского образованного класса, действующего сознательно в направлении русских идеалов. Авторы письма как бы с угрозой замечают, что они “самостоятельно решат” волнующие их вопросы... Да я ничего лучше и не требую. Но только нужно быть действительно самостоятельным человеком, а не мальчиком, доверчиво слушающим всякие глупости, печатаемые лондонскими эмигрантами, или своих домашних попугаев “прогресса”. Не составляет самостоятельности и простая дерзость неведения.

Самостоятельность — в том, чтобы действительно знать дело, уметь рассудить, уметь выбрать и быть способным к творчеству. К выработке такой самостоятельности и должна стремиться молодежь, чтобы быть не “холопами” чуждого просвещения, быть не слепым орудием агитаторов, а действительно самостоятельными русскими людьми, знающими себя, свою страну, ее нравственные силы, ее идеалы... И тогда — очень буду рад, если они, став зрелыми, начнут самостоятельно действовать.

"Русское Обозрении", январь 1896 г.
Лев Александрович Тихомиров

Источник — ru.wikipedia.org