Численность граждан России, считающих, что русскому народу принадлежит великое всемирно историческое значение, достигло максимума за всю историю социологических исследований по этому вопросу

В апреле 1992 года так думающих людей было всего 18%, а из оставшихся, если бы их расспросили поподробнее, половина бы вам сказала, что такое значение конечно есть, но только сугубо отрицательное. В связи с некоторым национальным возрождением все 2000-е и первую половину 2000-х уровень верящих в особое призвание русских находилось на уровне 57%.

И вот в 2017 году достигнут исторический максимум – 64% опрошенных «Левада-центром» утверждают: «Русские – великий народ, имеющий особое значение в мировой истории». И, полагаю, это только начало – за ближайшие годы эти социологические показатели выйдут на уровень 83% — именно столько опрошенных гордится, что живет в России.

Русофобы в ужасе от соцопросов: Русские просыпаются!

Внешняя причина такого роста уровня национального самосознания вполне очевидна. Мы наблюдаем Россию, которая, несмотря на санкции и ожесточенные атаки со стороны мирового гегемона, не только успешно выживает и даже смогла совершить впечатляющий аграрный рывок, не только возвращает себе свои исторические земли, защищает своих союзников, но и меняет прочность положения самого мирового гегемона.

Когда весь мир одержим паранойей касательно «подделки русскими хакерами американских выборов», когда то в одной стране Европы, то в другой, отличные результаты получают партии, высказывающиеся в поддержку сближения с Россией, трудно отделаться от ощущения, что Россия не просто возвращается в статус великой державы, но снова становится одним из полюсов мировой системы.

Причем смысл этого полюса выглядит вполне ясным – это защита нормального христианского взгляда на человека против безумия феминизма, толерантности и политкорректности. Это нормальность традиции против микса из безумной архаики и ксенофутуризма.

Те, кто еще не так давно заявлял о «конце истории», связанном именно с геополитическим крахом России, переживают, должно быть, сильное удивление. Не только история возобновилась, но и Россия возвращается в ней на своё законное место.

Но гораздо важнее внешнего аспекта этой русской геополитической реставрации – восстановление нашего собственного национального и цивилизационного самосознания. В течение столетия оно было задавлено совместным гнетом большевистского интернационализма по формуле «только советская нация будет и только советской расы люди», и советски-либерального национального нигилизма, утверждавшего историческую неполноценность русского народа, его вторичность по сравнению с «прогрессивными» нациями.

Советская часть этой доктрины утверждала, что лишь в октябре 1917 русские обрели свою всемирно-историческую роль, состоящую в том, чтобы в процессе мировой революции самоупраздниться. Либеральная же часть так и вовсе навязывала нам представление о движении от ничтожества царских времен к ничтожеству большевизма.

Эта борьба либерального и советского нанайских мальчиков привела нашу национальную гордость к чудовищному положению, когда одни атаковали вообще любые исторические достижения русского народа, а другие, чтобы определенное достоинство за нами сохранить, соглашались связывать его прежде всего с советскими успехами или тем историческим наследием, которое разрешила в сильно убогом и усеченном виде иметь нам советская власть.

И, чтобы иметь свое национальное достоинство, нам приходилось непрерывно заниматься советской апологетикой, взявшей в заложники и победу над Гитлером и космические достижения. Мол, ну никак не победить нам было фюрера и его вермахт без раскулачивания и расстрела царских офицеров. Мол, не бей чекисты С.П. Королева в тюрьме, то, видимо, и Гагарин бы на орбите не оказался.

Такого рода «национальная гордость» лишь немногим была лучше её отсутствия, поскольку Россия в этом дискурсе воспринималась, как страна убожества, нераскрытых талантов, тотальной исторической неудачи, исправленной лишь большевистскими докторами. Давалась подсознательная установка, что русский человек может быть успешен лишь тогда, когда действует вопреки своему цивилизационному устроению и своей национальной природе. «Путь к успеху для русских лежит через отрицание русского», – так говорили и западники, и большевики, и нынешние либералы.

Но, кажется, сегодня мы постепенно исцеляемся от всех трех этих хворей – западнической, большевистской и либеральной. Мы осознаем русскую цивилизацию как особый культурно-исторический тип, как и завещал нам Н.Я. Данилевский (а Освальд Шпенглер пророчил русской культуре великое грядущее). И в этой связи встает вопрос о тех действительных всемирно-исторических достижениях русских, которые имели место на протяжении более чем тысячелетия нашей истории.

Я назову несколько таких достижений, а любознательный и увлеченный русской историей и культурой читатель наверняка сможет этот список продолжить.

Сибирь с высоты птичьего полета

1. Самая северная цивилизация. Для русской цивилизации характерны уникальные достижения в освоении Севера. Если другие народы заглядывают за полярный круг ради спортивных достижений, то мы на Севере живем. Самый северный город миллионник — Санкт-Петербург, самый крупный город за полярным кругом – Мурманск, самый северный стотысячник – Норильск, феномен Северного морского пути, обширные заселенные земли на севере с разнообразной хозяйственной активностью. Собственно большая часть территории России, даже та, которая нами далеко не считается севером, расположена на крайнем севере с точки зрения западноевропейской цивилизации.

Когда представители Запада сталкиваются с русским северным феноменом у них, порой, отказывает воображение. Характерен пример британского историка Фелипе Фернандеса Арместо, который начинает свою книгу «Цивилизации» с утверждения, что его восхищают те культуры, которые способны преодолеть гнет среды, а не подчиниться ему, но затем впадает в растерянность перед феноменом Норильска.

В Норильске с его двухсоттысячным населением дома стоят на вечной мерзлоте на сваях, квартиры отапливаются 288 дней в году, постоянно приходится убирать снег, а «уличное освещение вчетверо ярче, чем в русских городах, расположенных южнее». Похоже, в определенных средах цивилизация – это иррациональная стратегия. И здесь лучше подчиниться природе, чем пытаться приспособить ее для нужд человека.

С точки зрения специалиста, исследовавшего десятки цивилизаций, русская цивилизация на севере – это нечто за гранью мыслимого. А мы так живем. И не просто живем – именно Россия «ввела в оборот» весь огромный территориальный комплекс, который мы теперь называем «Сибирью». Большая его часть была заселена лишь крайне малочисленными охотничьими народами, ни о какой цивилизации здесь нельзя было и думать.

И появление на этой вечной мерзлоте городов, сельского хозяйства, промышленности, пространства полноценной человеческой жизни — это чисто русское достижение, которого никому в мире повторить не удалось.

Упомянутый нами Арместо не так уж и не прав, когда, взяв себя в руки, пытается объективно оценить значение русских географических и колонизационных открытий.

Морские империи, основанные западноевропейскими государствами по следам Колумба, Кабота и Васко да Гамы, исчезли. Поистине из всех европейских империй, основанных в начале современного периода, уцелела только Российская империя в Сибири; ее потенциал и сегодня далеко не освоен. И если космическому наблюдателю судьба югры в 1490-е годы покажется более интересной, чем участь араваков или кои-кои, кто может сказать, что он не прав?

При этом русская цивилизация не только не истощила себя в борьбе с Севером. Наша культура одна из богатейших и разнообразнейших в мире, достигающих одинаково высоких результатов в музыке и литературе, живописи и спорте, инженерном деле и социальных науках. Если где-то русские еще не достигли предельных высот, то непременно достигнут.

Причем наша способность к экстремальному освоению, экстремальным технологиям, та выработанная Севером нечувствительность к «невозможному» стали двигателем нашей цивилизации. Если бы некогда первый помор не двинулся бы в своем коче на Грумант и Новую Землю, то, конечно, и Гагарин не был бы первым в космосе.

В нашем движении на Север мы только в начале пути – Сибирь оказалась долгосрочной исторической ставкой. По мере размораживания Северного Ледовитого Океана, очищающегося сейчас летом ото льда уже на большей части своей площади, этот Океан обещает стать важнейшим «внутренним океаном» будущего. И снова дадим слово Арместо:

Остался последний океан. Последнюю фазу океанической истории можно усмотреть в пересечении Арктики подводными лодками и в воздушных перелетах по большим окружностям Земли: если глобальная цивилизация действительно возникнет, я могу представить себе, что историки будущего опишут ее формирование на новых маршрутах, как это делали их предшественники на своих «домашних» океанах. Возможно, и Северный Ледовитый океан будет рассматриваться как домашний океан всего мира. Если так, будет доказана одна из основных тем этой книги: не существует окружения, в котором не может развиваться цивилизация.

Предварительные заделы русских по контролю за этим океаном просто великолепны. Долгое время страдавшая от отсутствия выхода к океанам и действительно не имевшая выхода к теплым морям, Россия может оказаться хозяйкой Последнего Океана. Наша историческая миссия далеко еще не исчерпана.

2. Победа над Степью. В течение тысячелетий Великая Степь в центре Евразии была генератором геополитической и культурной нестабильности, грандиозной миной, подведенной под цивилизации, расположившиеся по окраинам евразийского континента – Древнеевропейской (античной) и Новоеевропейской, Византийской, Ближневосточной, Индийской, Китайской.

Любая нестабильность в Степи вызывала цепную реакцию перемещений кочевых народов, которые, в конечном счете, обрушивались на цивилизованных соседей с набегами и завоеваниями, причинявшими чудовищные разрушения.

Сжигались города и монастыри, угонялись сотни тысяч пленников, парализовалось хозяйство, приходила в упадок культура. Без чудовищного давления варварского окружения невозможно понять, медленность темпов и возвратные движения в истории, периоды темных веков и упадка.

Русской цивилизации, ставшей жертвой такого кочевого нашествия в эпоху монгольских завоеваний, принадлежала историческая миссия и честь покончить с этим генератором нестабильности – будем надеяться, — навсегда. В течение столетий, начиная с Куликовской битвы и заканчивая взятием Геок-Тепе, русский народ вел борьбу со Степью, противопоставив кочевой стратегии собственную, речную контрстратегию.

На ушкуях, стругах, кораблях, вооруженные пищалями и пушками, приплывали русские по великим и малым рекам, запирали ключевые участки укрепленными острогами. На самых опасных участках воздвигались укрепления русских засечных черт и оборонительных линий, постепенно сведшие на нет кочевые набеги.

Действуя плечом к плечу русские солдат, казак и крестьянин превратили огромное поле исторических возмущений в обустроенное пространство городов, речных и железных дорог, житницу и сад. И, по мере того, как возрастала безопасность от нашествий, расцветала цивилизация как самой России, так и других нуждавшихся в обеспечении от кочевой угрозы народов и культур.

Пока Россия твердо стоит на рубежах цивилизации, опасность варварского реванша из геополитических глубин Азии или из любого другого пространства – ничтожна, что еще раз показала наша победа над очагом варварства, созданным американским гегемонизмом на территории Сирии и Ирака.

Если болит тазобедренный сустав и колени, немедленно исключите из рациона...

3. Разрушители вавилонских башен. Еще один аспект всемирно-исторической роли русского народа, это то, что он, раз за разом, обрушивает схемы универсальной гегемонии, которые должны были бы подчинить человечество единому злому началу (то есть, по сути, антихристову началу).

Наполеоновская и гитлеровская империи столкнулись с тем, что геополитический паззл мирового господства не складывается без России. Оба совершили одну и ту же ошибку – попытались его закрыть за наш счет и этим себя погубили. Россия оказалась на страже мирового политического, культурного, цивилизационного разнообразия.

Причем это происходит не только в сфере реальной геополитики, но и в сфере мысли. Именно русский мыслитель Н.Я. Данилевский сформулировал доктрину множественности цивилизаций, теорию культурно-исторических типов, лежащую в основе современного исторического мышления. И эта философия легла в основу той реальной практической политики, которую осуществляет Россия.

В 1978 году в своей Гарвардской речи, Александр Солженицын указал тогда еще внимательно прислушивавшемуся к нему Западу, что утопии создать единый глобальный мир по западному образцу – никчемны и опасны.

Всякая древняя устоявшаяся самостоятельная культура, да ещё широкая по земной поверхности, уже составляет самостоятельный мир, полный загадок и неожиданностей для западного мышления. Таковы по меньшему счёту Китай, Индия, Мусульманский мир и Африка, если два последние можно с приближением рассматривать собранно. Такова была тысячу лет Россия, — хотя западное мышление с систематической ошибкой отказывало ей в самостоятельности и потому никогда не понимало, как не понимает и сегодня.

С тех пор под пятой американской гегемонии здание либерального Глобального Мира поднялось на несколько этажей и сразу же пошло трещинами. И дело было не только в объективных дефектах конструкции, но и в осознанном сопротивлении России, так отчетливо прозвучавшем в 2007 году в «Мюнхенской речи». Россия отказалась от встраивания в глобальный порядок, решила осуществлять себя на основе своих собственных начал, и не давать загонять в глобальный мир тех, кто близок и важен для них. И с тех пор исторический полюс России как защитницы многообразия исторических миров против секулярно-либерального глобалистского проекта, лишь укреплялся.

Мы разрушители вавилонских башен, которые пытаются сковать всё человечество единым порядком единого греха и единой сатанинской гордыни. Мы камень преткновения на пути антихриста – и поэтому, конечно, не случайно перенесение на Россию святоотеческого представления о «катехоне» – той удерживающей силе, которая препятствует вхождению в мир антихриста.

4. Третий Рим, вторая Византия и Святая Русь. Огромно значение России как аутентичной продолжательницы одной из самых блистательных цивилизаций в человеческой истории – византийской цивилизации, чей исторический путь был насильственно прерван взятием османами Константинополя в 1453 году. Огромный континуум исторического и духовного наследия, стилей и культурных практик одномоментно оказался осиротевшим, предназначенным на принудительное разъятие по западным музеям и библиотекам, как то случилось с Египтом или Ассирией.

Московский Кремль

Однако вместо этого Византия не только выжила, но и восторжествовала в лице России. И дело не только в иконописи, архитектуре, житиях святых или аскетической традиции. Дело, прежде всего, в центральном смысле византийской цивилизации, без которого она непостижима – представлении о христианской империи как политической организации обеспечивающей существование Православной Церкви и защищающей возможности человека по доступу ко спасению во Христе.

Несомненно, такое спасение возможно и вне политической организации и даже против неё, как доказали примеры римских и большевистских гонений, давших тысячи, десятки тысяч мучеников и новомучеников не отрекшихся от Христа ни под какими пытками. Однако постоянное существование в таком героическом режиме возможно лишь для очень небольшого количества людей, что противоречит апостольскому принципу «умножения числа спасаемых».

Для большого количества людей нужна «инфраструктура спасения», которую может обеспечить только обороняемая великим государством цивилизация, таковой и стала русская цивилизация, получив щит православного царства после падения Византии (причем греки последних столетий осознанно содействовали конструированию русского православного царства как преемника Второго Рима).

Государственность России с её суверенитетом, русская цивилизация с её самобытным устроением и национальное самосознание русского народа с его пониманием своей исторической преемственности – вот главная гарантия существования Православия как светоча Христовой истины. И это не историческая случайность, не мнимое «ограничение Христа Россией», не беспочвенный национальный мессианизм. Это то историческое здание, которое выстроено действующим в истории Духом Святым, той силой, которая строит и Церковь Божию и осуществляет пути Провидения в христианском мире.

И когда мы говорим о Святой Руси, то мы не рассуждаем об особой магической святости почвы, мы говорим о том сообществе святых, усилиями которых и выстроена Русская Земля во прибежище и поддержку другим святым и спасаемым грешникам. Святая Русь – это то устойчивое состояние, та явленность Христа и Его истинной Церкви в мире, которая и оправдывает само продолжение хода мировой истории.

А историческая энергия и традиция русского народа это та гравитация, которая позволяет Небесной Церкви полноценно присутствовать на земле. Денационализируйся православие, стань оно «этнически нейтральным», позабудь о русской традиции, и оно оторвется от земли, нарушится та лествица Иаковля, по которой на Небеса восходят и сходят для молитвенного заступничества земные ангелы. Православная Церковь рассыплется на отдельные гаснущие во тьме маячки и Сын Человеческий придя уже не найдет веры на земле.

5. Самые главные вопросы. Наконец, еще одним всемирно-историческим достижением русского народа, его истории и культуры является постановка самых глубоких, самых последних вопросов о бытии. Феномен Достоевского, показавший меру глубины русской культуры, сам по себе оправдывает её место как важнейшего наследия человечества.

Достоевский это та точка, в которой Россия непосредственно соприкасается с Вечностью. Вот Россия. Вот Вечность. Пограничников по случаю прибытия Фёдора Михайловича убрали. Именно здесь русская мысль поднимается на такие высоты, приобретает такую остроту, что может соперничать с самой Библией (не как замена, конечно, а как тот карлик, что встал на плечи гиганта).

Достоевский решился задать вопросы Богу, как задал их некогда праведный Иов, и показал то превосходство видения, которого не смог дать западный взгляд на Христианство, сформулированный некогда Ансельмом Кентерберийским, а потому неизбежно уклонившийся в нынешнюю деградацию секуляризма. Этот западный взгляд состоит в следующем: грех есть преступление, страдание – это наказание. Наказание должно быть непременным, неотменимым и соответственным преступлению. Вся западная традиция права, лежащая в основе той цивилизации, базируется на этом фундаменте.

Памятник Ф.М. Достоевскому в Тобольске

Но как быть с тем, спрашивает Достоевский, что в мире существует полно страданий, которые не являются платой ни за какой грех, являются чистым мучением и беспримесным мучительством. Очень часто мы видим, как мучится человек без всякого соразмерного его греха. И на этом фоне страдания людей за свои грехи теряют свою искупительную силу, поскольку так же мучатся и те, кто ничего не искупает, кого просто мучат. Гармонии не получается, поскольку объяснимые грехом мучения есть лишь незначительный частный случай мучений не объяснимых.

Запад предпочел услышать ответы фарисействующих друзей Иова, а не ответ Бога. Мол, нет никого без греха, как нет дыма без огня, если мучишься, значит виноват. На этой философии возросла «протестантская этика» Запада – если ты беден и несчастен, значит грешен, а если богат и успешен – значит от века призван Богом ко спасению. А там уже недалеко и до фашистской версии ницшеанства – если не хочешь страдать, то причиняй страдание, если не хочешь быть жертвой – будь охотником. Происходит освобождение от страдания через причинение страданий другим.

Достоевский вскрыл эту садистическую бездну, лежащую в основе греховного порядка человеческой жизни и канонизированную западным рационализмом. Его пафос – это пафос самой книги Иова, где, напомню, Господь обличает фарисействующих друзей Иова, рассуждающих о его мнимой «вине». Они мыслили о Боге недостойно, Иов же, призвавший Бога на суд и потребовавший отчета о невинном страдании, мыслил о Боге должно и праведно, как о том, кто не может и не должен допускать несправедливости мучительства в мире.

Достоевский устами своих героев задает достойные вопросы и слышит достойный ответ: невинное страдание в мире несправедливо и не может быть оправдано. И для того и приходит Христос в мир, чтобы как Сын Божий испить эту чашу неправедного страдания, для того и существуют христиане, чтобы осушить слезы и принести исцеление.

Не казуистический расчет преступлений и наказаний, а живая сострадательная любовь, принесенная Христом, вот единственный путь осушения слез ребенка. Именно поэтому Достоевский самый христоцентричный писатель во всей мировой литературе. Он готов оказаться даже против «математически доказанной истины», если эта истина будет против Христа.

С вопросом об искуплении страдания у Достоевского тесно связан вопрос о человеческом достоинстве. «Человек – это звучит гордо» – присказка множества писателей и мыслителей и до и после Достоевского. Столь же многих можно найти и с формулой, что «Человек – это звучит низко».

Иногда тот и другой тезис объединяются вместе, что ничтожный человек, отверженный, униженный и оскорбленный может встать с колен и проявить истинно гордое, отважное и смелое в себе, доказать своё достоинство, поднятое из грязи и низости. Большая часть европейской литературы последних веков посвящена именно падению или восстанию человека. «Он жалок и грязен – но он тоже человек».

И только Достоевский поставил вопрос по-другому. А имеет ли человек достоинство в самой своей низости, гадости, подлости? Теряет ли он образ Божий, когда он пьяненький, перестает ли быть человеком в своей трусости, лжи и корысти? Является ли жалкий человек Человеком, без трусливого «тоже»?

Его князь Мышкин отвечает: «Да». Герой Достоевского утверждает в низком человеке доброе, даже когда оно перепутано с корыстным и гадким. Человек остается человеком не «несмотря на…». Он просто остается человеком. На эту предельную высоту подлинного гуманизма мог подняться только Достоевский, а в его лице вся русская культура, пронизанная идеей освящающего человека божественного света, проникающего до самого дна ада.

Пасха не случайно оказалась в центре русского мировоззрения. Это не только радость о воскресении, о победе на смертью. Не случайно наша икона Воскресения – это «Сошествие во ад». Победа не над смертью одной, но над адом, над состоянием богооставленности и осужденности, восстановление человека из самого жалкого и разбитого состояния до достоинства образа и подобия Божия. Восстановление не механическое, не юридическое, но нравственное и благодатное.

Нравится кому-то или нет, но ни одна другая известная нам в истории цивилизация не предложила идеала высшего, нежели этот, не сопрягла человека даже в самой униженности его образа, и Бога в Его небесном сиянии с такой полнотой. И свидетельство об этой идее, об этом учении – конечно важнейшая историческая миссия русского народа, из глубин души которого и поднялась эта мысль.

Сущность русской идеи – утверждение спасительной миссии христианской церкви на земле и возвышеннейшее понимание самого христианства, сотворение из грешника богочеловека, а не «киборга» в которого превращает его западная техногенная цивилизация.

Ради утверждения этой идеи русский народ исполняет свою великую историческую миссию – не допускает становления антихристова миропорядка, искореняет варварство и делает обитаемой казалось бы совершенно непригодную для этого часть нашей планеты.

Одного этого достаточно, чтобы признать несомненность всемирно-исторической миссии русского народа, а ведь можно еще говорить и говорить… И очень хорошо, что из периода самозабвения мы вышли к самоосознанию.

Холмогоров Егор

Помощь сайту: Отправить 100 рублей

Одежда от "Провидѣнія"

Мастерская "Провидѣніе"

Источник — http://rusdozor.ru/