Нелишним будет ещё раз обратить внимание тех критиков СССР, которые главным аргументом своих нападок выдвигают вполне проверенный факт наличия большого числа иудеев в первых послереволюционных правительствах. И винят в этом, естественно, большевиков, Ленина, Сталина...

Только таким критикам либо невдомёк, либо они преследуют личную материальную выгоду, но в любом случае не желают публично признавать тот факт, что верхние эшелоны управления Российской империи к началу революций прошлого века уже были весьма сильно прожидовлены. Что означает сильнейшую финансовую зависимость империи от международных иудейских ростовщиков, а это имеет следствием расстановку проиудейских властных фигур во всех эшелонах управления.

И большевики, подобрав брошенную февральскими либералами власть в России, вынуждены были считаться со сложившейся ситуацией: обилия иудейских агентов в управлении не удалось избежать.

ЕИ понадобились годы, пока Сталин смог, наконец-то, значительно вычистить властные структуры от троцкистов и проиудейских агентов Запада. Жаль лишь, что не доделал работу до конца...

Е Как еврейские банкиры и их подельник С.Ю. Витте угробили Российскую империю
«В особо секретном железном шкафу, стоявшем до революции в кабинете директора Особенной канцелярии по кредитной части Министерства финансов на Дворцовой площади в Петрограде, хранилось дело, о котором знали лишь очень немногие чины ведомства…

Его можно было бы назвать “О попытке Русского Императорского Правительства идти к соглашению с международным еврейством на предмет прекращения революционной деятельности русских евреев”» «В Министерстве финансов свили себе гнездо все ультрарадикалы, и люди, как те, которые орудуют в Министерстве финансов, прикрытые разными минами, положительно опасные люди…

Всё это вместе, если соединить со страшною подпольною силою берлинских и петербургских евреев в Министерстве финансов, не только далекое, но близкое будущее рисует в ужасных красках.

Тут, кроме экономического разорения России, угроза постоянная, что революционная и анархистская партия разрушения будет иметь в финансовом мире почву для своих действий на народ и для разрушительных своих замыслов.

Вот почему так важен вопрос…, кто будет во главе финансового ведомства?»
«Широкие круги общества полагают, что международная политика делается исключительно дипломатами, путем дипломатических нот, секретных переговоров, речей на международных конференциях и в ООН. Между тем правительства нередко прибегают к помощи своих финансовых органов, чтобы оказать давление на экономику враждебной страны и тем добиться от нее нужных уступок.

Для этого они пользуются как своими банками, так и иностранными банкирами, являющимися их корреспондентами. Последний путь удобнее, т.к. он не связывает правительство официальными заявлениями».

Так после Второй Мировой войны писал А.В. Давыдов (1881-1955), посвященный участник закулисных мероприятий специальной организации, созданной в Министерстве финансов Российской Империи на исходе XIX столетия.

Однако, прежде, чем приоткрыть завесу над наиболее секретными ее операциями, необходимо понять, кто, почему и как обратился в России к этому новому виду оружия эпохи международного финансового капитала, не снятого с боевого дежурства и до сих пор, лишь модернизированного, еще сильнее централизованного при одновременно тщательнейшим образом замаскированных связях центра и периферии.

Одним из тех, крупных государственных деятелей, которые достались Императору Николаю II в наследство от отца, был С.Ю. Витте (1849-1915).

Обращение к некоторым фактам его биографии и деятельности опрокидывает такие установившиеся по отношению к истории России «общеизвестные истины», как «самодержавный произвол»; бюрократическая, основанная на строгой иерархичности, система управления; «угнетенное положение евреев».

Знавший Сергея Юльевича еще в начале его государственного поприща, личный друг Императора Александра III, а впоследствии пользовавшийся доверием Его Царственного Сына, издатель и редактор «Гражданина» князь В.П. Мещерский (1839-1914) высоко оценивал способности этого человека.

«Я познакомился с ним, – вспоминал Владимир Петрович, – в кабинете министра финансов Вышнеградского в конце 80-х годов. Вышнеградский, кроме большого творческого ума обладал способностью находить подходящих для его трудной и кипучей работы людей…

Витте был начальником Юго-Западных железных дорог и жил в Киеве. На этой должности он составил себе имя выдающегося администратора, и Вышнеградский на нем остановился, чтобы ему поручить новое учреждение департамента железнодорожных дел.

Витте с огненной энергией принялся за порученное ему дело и так исполнял свои обязанности, как все начальники частей Министерства и как сам Вышнеградский, – работая как вол. Вышнеградский напоминал мне одной особенностью министра юстиции давно минувших дней, графа Панина, находившего, что самая блестящая работа подчиненного есть только исполнение служебного долга, и потому никогда не хвалившего своего подчиненного.

Вышнеградский тоже был скуп на хвалу своим подчиненным, и только блестящие способности, проявленные Витте, дозволили ему в разговоре со мной сказать про него:

“Да, это хорошая голова”.

Дальше этого похвала его не пошла. И вот с этой “хорошей головой” мне пришлось познакомиться в кабинете Вышнеградского. Я увидел перед собой высокого роста, хорошо сложенного, с умным, живым и приветливым лицом человека, который всего сильнее впечатлил меня полным отсутствием всякого подобия чиновнического типа; это сказывалось наглядно в отсутствии двух черт, отличающих одного чиновника от другого: деланной приниженности и деланного самопоклонения.

Витте мне сразу стал симпатичен своей естественностью, безыскусственностью в проявлении им своей личности. В черном сюртуке, развязный и свободный в своей речи и в каждом своем действии, он мне напомнил наружностью английского государственного человека…

Ум его был живой, оригинальный, порой глубокий, порой тонкий и в то же время любознательный и пытливый… Витте умел слушать, и внимательно слушать, причем главная прелесть беседы с ним заключалась в том, что он необыкновенно быстро схватывал высказываемую мысль, и растягивать речь для ее пояснения не было никогда надобности…

Во время беседы он всегда был скромен, в споре всегда проявлял уважение к возражению или к опровержению и никогда не выходил из спокойного и беспристрастного отношения к вопросу и к собеседнику. Мне казалось, что он слушал, желая поучиться, особливо в области государственной жизни в Петербурге, которая ему была мало знакома…

Таким был С.Ю. Витте в то время, когда он начинал тихо, скромно свою служебную карьеру в Петербурге[1].

Однако уже в то время можно было заметить амбициозность этого молодого человека. Именно «под него» при Министерстве финансов был учрежден Департамент железнодорожных дел, директором которого он согласился быть лишь при условии выравнивания жалованья.

Дело в том, что в качестве управляющего частным Обществом Юго-Западных железных дорог Сергей Юльевич получал 50 тысяч в год; содержание же директора Департамента составляло только 8 тысяч. «Недостающие» 42 тысячи согласился выплачивать Император Александр III[2].

Несомненно, С.Ю. Витте был человеком очень умным и, в известном смысле, крупной личностью. Некоторые, говоря о нем, употребляли не только слово талант, но даже гениальность[3]. Другие, правда, делали существенное уточнение: гениальный дилетант[4]. Однако сыграть в истории по-настоящему выдающуюся роль ему помешала крайние честолюбие, амбициозность и самолюбие. (То же, кстати, можно сказать о современнике графа – А.И. Гучкове. Или уже о нашем современнике – «хромом бесе» А.Н. Яковлеве).

Уже упоминавшийся нами кн. В.П. Мещерский подметил те качества, которые, в конце концов, помешали С.Ю. Витте стать в России по-настоящему крупной государственной фигурой:

«…Умственные прелести Витте исходили от ума, в котором слышался самородок…, но в то же время в нем слышался недостаток государственного образования. Он очень слабо владел французским языком, совсем не знал немецкого и с европейским умственным миром был знаком только посредством нескольких переводных отрывков, а литература, кроме научной и его специальности, литература всего образованного мира и русская, мир искусств, знаний истории – все это было для него чужое и очень мало известное. …

Как бы даровит ни был его ум, эти крупные пробелы в его образовании сказались после, когда он занял высокое положение в государственной иерархии и должен был из специалиста-техника превратиться в государственного человека.

Сознавая нужду в государственном образовании не только русском, но и европейском, он стал урывками заглядывать в книги, но дело служебное лишило его времени для этого государственного образования, даже русского, и когда много лет спустя, после блестяще пройденного им пути министра финансов, ему пришлось играть первую роль на сцене государственного управления, его большой ум, его дарования, его энергия не могли помешать отсутствию политического европейского образования и недостаточному знанию России, являться непобедимыми препятствиями к успеху в его новой государственной деятельности»[5].

Не оставались эти недостатки не замеченными и другими близкими знакомыми Сергея Юльевича.

По словам близко знавшего его гр. С.Д. Шереметева, Витте «беспринципен и доверия не вызывает, но умен, очень умен и излагает свои мысли оригинально и смело… Он хозяин положения – благодаря ничтожеству других»[6].

Одновременно Шереметев отмечал «страстность и необузданность этого человека»[7]. Причем «страстность и неустойчивость при порывах и отсутствии воспитания»[8].

«Если бы под этою “силою”, – размышлял Сергей Дмитриевич, – была другая, его регулирующая и сдерживающая, которую он должен был бы “уважать”, то он был бы драгоценен. Оставленный один и, сознавая себя выше и сильнее других, подобный человек становится смутительным…

И неужели никогда не выяснится для меня истинная сущность (начинка) этого удивительного, ошеломляющего человека, с его сочетанием противоречивых оказательств, то отталкивающих, то невольно захватывающих вас какою-то особою, словно магическою силою… “Чур меня”, – хотелось бы иногда сказать»[9].

О культурном уровне Сергея Юльевича свидетельствует состав его личной библиотеки: из почти что 2,5 тысяч томов раздел «Беллетристика. Словесность» составлял всего лишь 90 книг[10]. Библиотека «делового человека американской складки», напрочь лишенного какого бы то ни было интереса к культуре не только русской, но и общечеловеческой…

Невысока была и чисто внешняя культура получившего в 1905 графское достоинство С.Ю. Витте. По свидетельству современников, он вполне мог себе позволить «проходить две недели в грязных носках»[11].

Но было и еще нечто. Самое, пожалуй, главное. Об этом написал уже на излете государственной карьеры С.Ю. Витте успевший хорошо узнать его за этот срок журналист А.С. Суворин: «Ему чего-то недостает, чего-то недоставало, и это что-то можно назвать русским разумом, русской душою, как хотите назовите, но это недостаток существенный»[12].

Все это Витте припомнили вскоре после его отставки со всех постов. «Министерство финансов, – писало “Новое время”, – оказалось… государством в государстве.

Оно командовало собственным войском, имело свой собственный флот под особым флагом, свои железные дороги за пределами Империи, своих дипломатических представителей.

Под скромным наименованием коммерческих или финансовых агентов Министерство финансов, начиная с 1893 г., держало за границей своих собственных посланников»[13].

И это вовсе не было преувеличением. Действительно, Витте располагал весьма разветвленной сетью своих постоянных представителей в столицах крупнейших стран мира.

«Институт коммерческих агентов русского Министерства финансов за границей был учрежден еще в 1848 г. …Сразу же после вступления на пост министра финансов Витте принялся за реорганизацию этого института, влачившего до того жалкое существование… Помимо Парижа, Лондона и Берлина, было открыто агентство в Вашингтоне…

Вслед за тем были учреждены агентства в Константинополе, Брюсселе, Иокогаме, а позднее и ряде других городов. В октябре 1898 г. коммерческие агенты были переименованы в агентов Министерства финансов и причислены к составу русских посольств и миссий с распространением на них всех тех прав и преимуществ, которыми пользовались за границей военные и морские агенты.

На должности агентов Витте назначил лиц, пользовавшихся его полным доверием и, как правило, имевших связи в промышленных или финансовых кругах тех стран, где им предстояло работать»[14] (имена их уже назывались и еще прозвучат в публикации).

Таким образом, Витте обзавелся собственной дипломатической службой.

Вот что решился рассказать незадолго до кончины непосредственный участник внешнеполитических манипуляций министра финансов А.В. Давыдов, потомок двух декабристов-масонов С.П. Трубецкого и А.В. Давыдова, сам также вольный каменщик высокого посвящения (33º). Цитатой из его воспоминаний мы начали нашу публикацию.

У С.Ю. Витте, по словам А.В. Давыдова, «были во всех крупных иностранных финансовых центрах свои корреспонденты в лице первоклассных банков и банкиров, через которых оно могло оказывать необходимое влияние»[15].

Финансовым органом, который «ведал этим специальным делом», была Особенная Канцелярия по кредитной части (или кратко: Кредитная Канцелярия), находившаяся в составе Министерства финансов. Сергей Юльевич не был создателем её как таковой.

Первоначально она ведала заключением государственных и железнодорожных займов и надзором за частными кредитными учреждениями. С приданием ей С.Ю. Витте новых функций в ее состав входили не просто опытные работники, но исключительно «лица, пользующиеся полным доверием начальства». Возглавил его «блестящий ученик Витте» Л.Ф. Давыдов.

Леонид Федорович Давыдов (1866-?) – действительный статский советник; камергер (1909). Член правления Русско-Китайского банка (1899), вице-директор (1905), а впоследствии директор Особенной канцелярии по кредитной части Министерства финансов (1908-1914). (Под его началом до 1912 в этой канцелярии служил и сам автор воспоминания А.В. Давыдов.) Затем директор Русского для внешней торговли банка.

русско-азиатский банк на невском.jpg
Прошлое его было весьма примечательно. Состоя в руководстве Русско-Китайского банка (справа - здание банка на Невском проспекте в Петербурге), Л.Ф. Давыдов, по свидетельству современника, «на десятки миллионов проворовался …в Русско-японскую войну… и предавал в руки японцев все русские транспорты, посылавшиеся из китайских портов с припасами в осажденный тогда Порт-Артур.

По обнаруженным преступлениям его была назначена комиссия генерала [П.А.] Фролова, которая предъявила ему обвинение по 52 пунктам – делам предательства, из которых каждое заслуживало виселицы.

Общий тип этих 52 “продаж Родины” был таков: судно грузилось в Шанхае 1500 тоннами припасов, заходило по пути в Читу или Киао-Чао, там принимало еще 1500 тонн грузу, затем шло “прорываться” в Порт-Артур, тут, конечно, попадало в руки японцев, всегда в одном месте; японцы отводили приз в свой порт, там о нем оставлялся точный протокол и опись груза.

Из официальных японских документов затем оказывалось, что транспорт имел всего тоннажа 1500, а погружено на него было 3000 т. и груз был – железный лом и гнилые мешки!

При помощи еврейских банков и золота Л. Давыдову удалось притушить это дело, но без помощи Гучкова он в последней низости по этому обвинению все-таки не обошелся! Обелял его, предателя и 52 раза изменника, в Государственной думе все тот же старообрядец Гучков-Лурье»[16].

По словам уже цитировавшегося нами мемуариста (его ближайшего родственника), Леонид Федорович Давыдов «сам занимался приемом кандидатов на службу. После определенного срока обучения наиболее способные из них получали годовую заграничную командировку за счет казны для изучения банковского дела.

Они должны были также познакомиться с “кухней” биржи, узнать методы и особенности работы отдельных банков, познакомиться с крупными представителями финансового мира, их психологией и степенью влияния на них правительственных кругов. Все эти сведения были необходимы для проведения тех секретных операций, которые входили в функции Кредитной Канцелярии»[17].

Об одной из таких «секретных операций» поведал в изданных уже посмертно его родственниками воспоминаниях А.В. Давыдов.

Итак, пришло время, и Александр Васильевич Давыдов был послан своим родственником для обучения в берлинский банк Мендельсонов, «верных агентов русского Министерства финансов, оказавших много важных услуг С.Ю. Витте».

Хозяева банка братья Роберт и Франц Мендельсоны и их двоюродный брат Павел Мендельсон-Бартольди (внук композитора) были «умнейшими, тонкими и воспитанными в старых традициях людьми» (слева - Франц и Роберт в 1930 г.).

Их associé Фишель считался «самым умным банкиром Европы». Иностранным отделом банка заведовал Лебу.

«После семимесячного пребывания у Мендельсонов, – вспоминал А.В. Давыдов, – я был послан в Париж, где пять месяцев работал в Banque de Paris et des Pays-Bas. К концу моего пребывания в Париже, в августе 1911 г., международная политическая атмосфера была напряжена из-за Агадирского инцидента, и на бирже раздавались призывы: “A Berlin, à Berlin!”».

Здесь мы прервем мемуариста, чтобы напомнить о сути дела. Как и другие Марокканские кризисы, он был порожден стремлением Франции, захватившей в 1830 г. Алжир, а в 1881 г. Тунис, прибрать к рукам и соседнее Марокко.

Этому, однако, препятствовала Германия, находившаяся, правда, в результате блоковой политики в изоляции. В 1911 г., после оккупации в апреле французскими войсками столицы Марокко, Германия направила в июле в марокканский порт Агадир канонерскую лодку «Пантера». Острейший кризис разрешился подписанием франко-германского соглашения.

В марте 1912 г. Марокко было объявлено французским протекторатом. Считается, что чашу весов в пользу Франции склонило «твердое заявление Английского правительства» и воздействие на Берлин русской дипломатии.

Но далее: «Весь сентябрь политическое положение в Европе продолжало оставаться напряженным. Созванная для разрешения конфликта международная конференция топталась на месте: Германское правительство держало себя вызывающе, как всегда, не веря, что Англия в своей поддержке Франции прибегнет в случае провала конференции к решительным действиям. В русских правительственных кругах царили пессимистические настроения, и Министерство иностранных дел не исключало вероятности вооруженного столкновения.

Иначе смотрели на положение финансовые круги и, в частности, Л.Ф. Давыдов. Он был убежден, что Германия на конференции блефует. Весь инцидент, по его мнению, был плодом одной из фантазий легкомысленного Императора Вильгельма II, никогда не встречавшего возражений со стороны слабого и неумного канцлера Бетман-Гольвега. Л.Ф. Давыдов, кроме того, знал, что финансовое положение Германии не благоприятствовало развязыванию войны.

От его внимания не ускользнуло и имевшее место в то время сильное недовольство среди немецких рабочих, выражавшееся в стачках и демонстрациях вокруг Берлина. Наши друзья из числа немецких банкиров сообщали нам, что действия Германского правительства не находят сочувствия ни у них самих, ни в широких кругах населения.

В связи с этим у Л.Ф. Давыдова возник план оказания финансового давления на Германию с целью ослабления агрессивности правительства Вильгельма II. Л.Ф. Давыдов, однако, понимал, что проводить этот план в жизнь надо было так, чтобы русское Министерство иностранных дел оставалось совершенно в стороне и даже не было бы в курсе мероприятий Министерства финансов. Действия последнего должны были являться как бы логическим результатом создавшегося по вине Германского правительства напряженного положения.

24 сентября 1911 г. я был вызван Л.Ф. Давыдовым. Когда я вошел в его кабинет, он сказал мне:

– Пришло время показать, чему вы научились в Берлине. Я [sic!] нахожу необходимым ослабить воинственное настроение Германского правительства и умерить его тон на конференции с помощью финансов. У нас сейчас на счетах в Берлине около 200 миллионов марок. Надо пригрозить переводом их во Францию. Вы должны помочь мне [sic!] в технике приведения в исполнение моего [sic!] решения.

– Как вы знаете, – ответил я, – в Берлине конец каждого триместра является временем расчета по срочным биржевым сделкам, особенно валютным, а также временем платежей по торговым, квартирным и арендным договорам, т.е моментом такого большого напряжения денежного рынка, что Рейхсбанку разрешается в это время беспошлинно увеличивать свою банкнотную эмиссию на 200 миллионов марок.

Вам также известно, что в связи с рабочими волнениями и промышленными затруднениями это сентябрьское “ultimo” будет особенно тяжелым, принимая к тому же во внимание угрозу войны. По моему мнению, надо послать 28 сентября Мендельсонам телеграмму с запросом о том, на каких условиях они могли бы взять на себя операцию перевода всех наших активов из Берлина в Париж. Телеграмму эту надо послать не раньше и не позже 28-го, чтобы не дать Германскому правительству парировать наш удар.

– Я согласен, – ответил мне Л.Ф. Давыдов. – Скажите, что же произойдет, когда Мендельсоны получат нашу телеграмму?

– Прочтя телеграмму, Фишель пойдет в ‘Зеленую комнату’, вызовет по телефону Министерство иностранных дел и сообщит кому следует её содержание, добавив к этому комментарии, о которых нетрудно догадаться. Через 24 часа мы получим от Мендельсонов чисто деловой ответ. Вы же, сейчас не могу точно сказать, какими путями, узнаете в Петербурге о реакции Германского правительства на нашу угрозу.

Всё вышло даже лучше, чем мы предполагали. На посланную нами телеграмму на другое утро пришел ответ Мендельсона с согласием исполнить наше поручение, конечно, на невыгодных для нас условиях. Затем, когда в 11 часов Л.Ф. Давыдов пришел в канцелярию, в приемной его уже ждал г. Лансгоф, постоянный представитель Вюртембергского банка в Петербурге, воскликнувший: “Что вы делаете, ваше превосходительство?

Вы хотите нас разорить! Нельзя в эту минуту наносить такой удар немецкому денежному рынку!” Л.Ф. Давыдов просил Лансгофа успокоиться и объяснить причину его волнения.

Оказалось, что Лансгоф получил от своего банка телеграфное распоряжение немедленно сообщить Л.Ф. Давыдову, что реализация угрозы Кредитной Канцелярии вызовет катастрофические последствия как для Вюртембергского банка, так и для других банков. Л.Ф. Давыдов сухо ответил Лансгофу, что он не может обсуждать с ним меры, которые русское Министерство финансов считает необходимым принять. Лансгоф покинул канцелярию неудовлетворенным и в большом волнении.

Только что закрылась за ним дверь, как Л.Ф. Давыдову доложили о приходе советника Германского посольства фон Луциуса. Луциус вошел в кабинет с любезной светской улыбкой на лице. “Что это вы затеяли, милый друг? – спросил он Давыдова. – Зачем вы доставляете нам такие неприятности? Разве вы не знаете, что русским деньгам в Берлине ничего не грозит?”

С такой же любезной улыбкой Л.Ф. Давыдов спросил немецкого дипломата, в каком качестве он сделал ему удовольствие своим посещением? И сам ответил на свой вопрос: “Если вы пришли официально, как советник посольства, то ошиблись подъездом. Канцелярия Министерства иностранных дел находится рядом, на той же Дворцовой площади.

Если же вы пришли, как друг, то хотя я и не имею права говорить с вами по этому делу, всё же по дружбе сообщу, что моей обязанностью является принятие мер для сохранения русских казенных денег, когда, по моему мнению, такой сохранности грозит опасность. Не мое дело входить в рассмотрение международных споров, но мой долг – делать из них те выводы, которые относятся к деятельности моего ведомства”.

Фон Луциус стал уверять Л.Ф. Давыдова, что всякая опасность войны устранена и что на конференции удалось прийти к соглашению.

Нигде в печати об угрозе русского Министерства финансов не было сказано ни слова, и лишь через два месяца в специальном немецком журнале “Die Bank” было сказано, что, приведи в сентябре 1911 г. Русское Правительство в исполнение свою угрозу, немецкий денежный рынок постигла бы катастрофа»[18].

В описанном случае бросаются в глаза сразу несколько весьма существенных особенностей. Прежде всего, это неупоминание в связи с имевшей серьезное значение акцией имени правящего Государя, прерогативой которого, как известно, неизменно считалась внешняя политика.

Правда, в эпоху последнего Царствования уже была явственна замена традиционной Династической политики политикой блоковой, основы которой были заложены еще при Императоре Александре III. Последними всплесками традиционной линии было подписание в Бьорке 11 июля 1905 г. во время свидания Царя и Кайзера русско-германского соглашения и интенсивная личная их переписка летом 1914 г. (Обе эти попытки предотвратить вступление России в роковую для нее войну были, как известно, успешно нейтрализованы отечественными антантофилами, включая ближайших родственников Царя.)

Всё это, повторяем, имело место, однако в нашем-то случае, в связи с проведением Министерством финансов в сентябре 1911 г. описанной акции, Император вообще находится как бы вне игры и на уровне инициативы, и проведения ее в жизнь.

Ничего не знал об этом, судя по его воспоминаниям, и министр иностранных дел С.Д. Сазонов, отличавшийся, как известно, антантофильством и англоманией.

Однако еще более интересным представляется, на наш взгляд, факт автономного функционирования Кредитной канцелярии через пять лет после того, как ее крестный отец, гр. С.Ю. Витте вынужденно оставил все государственные посты. Его Канцелярия не только выжила и сохранила заданные через него функции, но и работала в одобренном им когда-то кадровом составе. Всё это заставляет сильно сомневаться, что она была вполне управляема новыми министрами финансов.

В общей сложности Витте был министром финансов около 11 лет.

Почти всё это время отнюдь не Правительство прибегало к помощи своего финансового органа, а само Министерство финансов пыталось манипулировать Правительством, под которым следует понимать, прежде всего, Государя.

Именно в непрозрачности перед Государем и политической нечистоплотности самого Витте и состояла вся проблема. Но сам Сергей Юльевич был в России лишь первопроходцем глобальной системы, в которой всё решали деньги международной банкирской мафии.

Специалистам известна финансовая афера по перекачке сбережений мелких французских держателей русских акций в Россию. Но не просто так, а, разумеется, под русскую кровь, которую России предстояло пролить в сражениях с германской армией за Францию «Великого Востока».

Скупка русских акций во Франции ко времени Первой Мировой войны приобрела огромный размах. Каждая четвертая облигация на Парижской бирже ценных бумаг в 1910-1914 гг. происходила из России. Французы продавали дома, земельные участки, фамильные драгоценности, чтобы купить «царскую бумагу» (нетрудно понять, кто тогда скупал ценности настоящие, а не мнимые). Выручка от продажи облигаций русских займов дала гигантскую сумму: 30 миллиардов золотых франков, 21 из которых перекочевал в Россию[19].

Сработала не только финансовая приманка (14% годовых), спровоцировавшая небывалый рост слоя паразитирующих рантье; но и беспримерное по размаху лоббирование парижской прессы, на все лады расхваливавшей русские бумаги[20].

Кстати говоря, тесная связь с прессой, особенно при проворачивании разного рода финансовых операций, была отличительной чертой деятельности С.Ю. Витте. Недаром чиновник особых поручений Министерства финансов И.И. Колышко, которого современники называли не иначе как «клевретом Витте», обвинял впоследствии своего благодетеля в «эпидемическом распространении грюндерства и поощрения продажной печати (вроде газеты “Биржевые ведомости” С.М. Проппера)»[21].

Специально исследовавший проблему русских займов во Франции проф. В.Г. Сироткин отмечает: «Почти вся парижская пресса (крупнейшая “Фигаро”, выходящая и поныне, “Тан” – ее с 1944 г. сменила “Монд”, “Пти журналь”, “Эко де Пари”, “Пти паризьен”, “Орор” и еще два десятка газет и журналов), не говоря уже о провинциальной – “Депеш ди миди” (Тулуза), “Марсельеза” (Марсель), “Свобода” (Лимож) и десятки других, не минуя и партийные издания (“Радикал” – орган правящей с 1901 г. партии радикалов и радикал-социалистов, из которой вышли “тигр Франции” Жорж Клемансо, активный сторонник дипломатического признания СССР в 1924 г. Эдуард Эррио и десятки других видных политиков довоенной и межвоенной Франции), профсоюзные (еженедельник “Синдикат”) и даже всемирно известное телеграфное агентство “Гавас” (ныне его сменило “Франс пресс”) – все они были куплены Императорским Российским посольством в Париже…»[22]

Осуществлял же это «финансирование», разумеется, не посол, а доверенное лицо С.Ю. Витте в Париже небезызвестный А.Г. Рафалович (слева) — финансист, экономист; агент Министерства финансов в Париже (1894-1917), происходивший из одесской семьи, тесно связанной с С.Ю. Витте.

Рафалович был вхож не только в министерские кабинеты и наиболее известные политические салоны в Париже. Его избрали членом-корреспондентом Французской академии, членом нескольких научных сообществ (политэкономии, статистики и т.д.); наградили орденом Почетного легиона 1-й степени[23].

Дядя Лейбы Бронштейна («Троцкого») - банкир Абрам Животовский был прочно связан с мировой олигархией именно через одесский банковский дом «Рафалович и Ко»(основатель дела был известен тем, что поставлял Русскому флоту непригодную парусину) и графа С.Ю. Витте с Ротшильдами. Рафаловичи были и среди первых пропагандистов украинской «незалежности», они же спонсировали сатаниста Алистера Кроули.

Банкир Животовский являлся компаньоном А.И. Путилова (внука главы Общества Путиловских заводов, ставших прикрытием еврейских боевиков Пинхаса Рутенберга в 1905). С 1890 являлся помощником юрисконсульта Минфина, с 1900 г. директором канцелярии и секретаря С.Ю. Витте.

Животинский, как и Путилов, был акционером «Русско-Азиатского банка» (бывшего «Русско-Китайского» управляемого Адольфом Ротштейном(расскажем ниже); общается с Распутиным; тесно контактирует с управляющим «отмывочного» «Ниа-банка» Олофом Ашбергом и создает с ним «Шведско-Русско-Азиатскую компанию».

Деловым представителем Животовского в США является Соломон Розенблюм («Сидней Рейли» - на фотографии справа) - шпион, работающий на МИ-6 через английского резидента в США Уильяма Вайсмана (после войны Вайсман стал старшим партнером в «Кун и Лоёб»).

Офис Рейли находился в Нью-Йорке по адресу Бродвей-120 (как и American International Corporation и ФРБ Нью-Йорка). Вместе с ним в одном кабинете работает Александр Вайнштейн, устраивавший в Нью-Йорке сборища российских революционеров.

Его брат, Григорий Вайнштейн, являлся владельцем газеты New World («Новый мир») – редактором которой в США становится Троцкий (работают Бухарин, Коллонтай, М.Урицкий, М.Володарский-Гольдштейн, Г.И.Чудновский). В том же здании располагается и банковская контора Вениамина Свердлова - близкого друга Розенблюма-Рейли…

Начал преподавать в Варшавском политехническом институте. Очевидно, что в этот период через математика И.А. Вышнеградского он знакомится с железнодорожными магнатом и Блиохом, у детей которого служил учителем детей математик Вышнеградский.

Именно Блиох начинает двигать карьеру «обойму своих чиновников», куда вошли Вышнеградский, Витте (который учил детей ж/д магнатов Рафаловичей) и, «пристяжной» Ю.В. Ломоносов (Рафаловичи и Блиох были завязаны с семьей Ротшильдов).

Витте женится на еврейке Матильде в 1897... 

Помощь сайту: Отправить 100 рублей

Одежда от "Провидѣнія"

Мастерская "Провидѣніе"

Источник — http://antisionizm.info/