Митрополит Ростовский и Ярославский Арсений (Мацеевич;1697-1772) - выдающийся иерарх Русской Православной Церкви, строгий аскет и безсеребреник, мужественно выступавший против любого вмешательства государственной власти в дела церковные.

Будучи уже в преклонных летах он подвергся жестокому гонению со стороны государственной власти за ревность о благе Церкви Христовой и принял мученическую смерть за Христа. Причислен к лику святых Русской Православной Церкви для общецерковного почитания на Юбилейном Архиерейском Соборе в августе 2000 года.

* * *

Из книги Е. Поселянина "Русская Церковь и русские подвижники XVIII века" Мы видели, как св. Димитрий Ростовский, человек аскетической жизни и не имевший личного интереса к сохранности церковных имений, восставал против присвоения их себе государством.

Изумительно, что Пушкин в ранней молодости, 22 лет, проживая в Кишиневе, высказал раз письменно мнение, что отобрание церковных имений нанесло сильный удар просвещению народа в России (Рус. Архив, 1866 г., ст. 1141).

До сих пор нельзя без чувства величайшей скорби вспомнить об уничтожении 4/5 русских монастырей!

Запустели места, освященные подвигами и благодатью святых, ознаменованные стремлением к ним усердия народного. И, если .немногие из этих обителей потом были восстановлены, то большая их часть запустела навсегда. И много есть, например, в Вологодском крае, этой "русской Фиваиде", мест, где в бедной приходской церкви, даже иногда безприходной, покоятся мощи великого угодника, создавшего обитель, которая на просвещение и утешение народа стояла века и упразднена в злосчастный 1764 г.

Если больно вспомнить о том, то что же пережили ревностные к вере современники! Самый резкий протест выразил митрополит Ростовский Арсений, уже раньше заявивший себя горячим и бесстрашным ревнителем церковных прав.

Ознакомимся с этою интересною и типичною личностью.

Митрополит Арсений Мацеевич произвел чрезвычайно глубокое впечатление на своих современников.

То уважение, которое невольно вызывало в себе его прямая до резкости личность, бесстрашно всегда защищавшая то, что он считал за правду -- это уважение было усилено состраданием, какое вызвано было его беспримерным несчастием.

Конечно, в характере Арсения были черты, которые способствовали его падению. Но теперь, в отдалении полутора веков, не трудно видеть, что и в основе даже тех сторон его характера, которые вызвали к нему ненависть некоторых властных его современников -- лежит благородство, страстная преданность Церкви, служению которой он себя посвятил, его архиерейская совесть.

Народ, чуткий в различении людей, в особенности же Божьих людей, признал его великим страдальцем.

Некоторые события того периода его жизни, когда он является пред нами уже не властным и крутым митрополитом, а в ореоле своего страдания -- носят на себе отпечатки не только чрезвычайности, но и, прямо, чудесности.

А та сила воли, с какою он перенес свой тяжкий крест, та тяжелая и поучительная драма души, которая из самолюбивого и властолюбивого человека выработала терпеливого узника, начертавшего в стене своего каменного гроба бессмертные слова: "Благо, яко смирил мя еси, Господи!" (Пс. 118:71) -- дают ему место не только среди замечательных, но и среди наиболее праведных людей своего времени.

Священномученик Арсений (Мацеевич) происходил из бедной польской шляхты и был сыном униатского священника Иоанна Мацеевича, служившего в Спасской церкви во Владимире Волынском. Родился он в 1696 (или 97) году (согласно автобиографии 1738 года, в которой указано, что ему 42-й год). Во святом крещении был наречен Александром. Образование получил в академиях: Владимирской, Варенжской, Львовской и Киевской. Прибыв в Киев в 1715 г., Александр оставил униатство. Пробывши в Киевской академии не более одного года, он в 1716 году принимает постриг с именем Арсения в Новгород-Северском Спасском монастыре, где в сане иеродиакона получает должность проповедника и учителя латинского языка.

Постриженный в монахи, он вскоре был рукоположен в священнический сан и назначен при московском синодальном доме экзаменатором ставленников. Он должен был испытывать лиц, которым предстояло посвящение в священники или диаконы, в знании ими всего нужного для этого сана. Живого, пылкого характера, твердый и настойчивый, он выказал в этой должности большую строгость.

В 30-х годах ХVIII века была снаряжена камчатская экспедиция к реке Оби для проверки и расширения открытий, сделанных Берингом. Пред отправлением ее Арсений по каким-то делам приехал в Архангельск.

Архиепископ Герман как раз отыскивал надежного иеромонаха, который бы отправился в числе членов экспедиции для совершения служб, и предложил ехать Арсению. Арсений согласился.

До отплытия он жиль в Соловецком монастыре, где были заключены многие раскольники-беспоповцы. Даже игумен монастыря Иоасаф и некоторые иноки ложно мыслили о прекращении на земле Церкви Христовой. Арсений долго убеждал их и, наконец, написал Иоасафу увещание.

Экспедиция не выполнила назначенного ей дела; члены были отданы под суд. Пришлось и Арсению быть заключенным в Пустозерском остроге. Несколько раз его возили для допроса взад и вперед в Петербурь. Наконец, он был назначен экзаменатором ставленников в Петербурге, а потом -- законоучителем гимназистов в С.-Петербургской академии наук; -- все в виду того, что Адмиралтейство требовало, чтобы он до окончания следствия не отлучался из Петербурга. С окончанием дела, кончилось пребывание Арсения в Петербурге. Он был прямо назначен митрополитом в Тобольск, и через год, по своей просьбе, переведен на древнюю Ростовскую митрополию, где архиереи носили титул "Ростовских и Ярославских".

Он участвовал в короновании на царство императрицы Елисаветы Петровны, быль сделан членом Св. Синода.

В царствование этой Государыни, бывшей искренно набожною и искренне преданною Церкви, жизнь митрополита Арсения шла мирно, хоть иногда и прорывались в его деятельности поступки, которые могли повлечь за собою крупные неприятности.

Так, назначенный членом Св. Синода, он не являлся в Синод для принесения установленной присяги, находя несогласными с требованиями своей совести следующие входящие в нее слова: "Исповедаю же с клятвою крайнего судию духовныя сея коллегии быти самую Всероссийскую Монархиню, Государыню нашу".

Митрополит указывал, что выражение это неправильно, так как единственный крайний судия и глава Церкви есть Христос. Он заявил Синоду, что "подал Императрице письменное справедливое, по христианской совести, донесение, к которому ничего прибавить не может". В нем он пояснил, почему не может принять присяги.

Синод представил обо всем доклад Императрице. Но дело окончилось без дурных последствий, и Арсений уехал из Москвы в Ростов.

В 1744 г., чрез два года после этого происшествия, у него в епархии случилось крайне неприятное для него обстоятельство. В Ярославском соборе, по оплошности причетника, не потушившего свечу, произошел пожар, и сгорели мощи благоверных князей Василия и Константина Всеволодовичей, почивавшие тут около пяти веков. В Синоде этим остались очень недовольны, возлагая вину на митрополита.

Так как Арсений страдал скорбутом и глазами, то он вскоре стал проситься на покой в Новгород-северский монастырь. Но Императрица не утвердила доклад о том Св. Синода. Это показывает, насколько она ценила Арсения.В одном из писем своих он благодарил ее за присылку ему для лечения венгерского вина, -- так далеко простирались заботы о нем доброй и сердечной царицы.

В епархии своей митрополит занимался духовно-административными и училищными делами, борьбой с иноверием и расколом. Он составил возражение на поданный протестантами пасквиль против известного сочинения Стефана Яворского в защиту православия "Камень веры" и дополнил сочинение Феофилакта Лопатинского.

В учебном деле он явился врагом господствовавшей в семинарии латинской схоластики. Он писал по этому поводу: "Школы при архиереях не иные нужны, только русские: понеже в церквах у нас не по латыни, ниже другими иностранными языками читается и поется, и служба Божия совершается по-русски".

Этими основами, особенно знаменательными в наши дни, он, можно сказать, на целые полтораста лет опередил свой век, выказав себя дальновиднее своих просвещеннейших современников.

Наряду с этим, он был безусловно стоек в своих православных убеждениях, верен старинным, переданным от отцов и дедов обычаям и преданиям, и не терпел нововведений в жизни и узаконениях церковных.

Математику и астрономию он считал для духовенства излишними. В семинарии, которую он перевел из Ростова в Ярославль, было уже тогда до 500 воспитанников.

Он был ревностным проповедником. В Москве напечатаны им семь поучений (1742, 1744 и 1749 годов), в библиотеке ярославской семинарии хранятся три тома рукописных его проповедей. Подражал ревностному борцу против раскола, святителю Димитрию Ростовскому, он составил обличение раскольников, оставшееся в рукописи и дополнил сочинение Феофилакта Лопатинского "Обличение неправды раскольничьей", напечатанные в Москве в 1745 году.

Когда вышел указ о записке желающих в раскол, митрополит Арсений говорил: "Надлежит особливыя молитвы и ектении читать, и на проскомидии часть вынимать; ибо раскольники в церковь не ходят и на нее плюют" -- и приказал тогда архимандриту читать особенные, из служебника выписанные молитвы "о гонящих церковь".

Впоследствии, при ложном истолковании этого поступка, он был вменен ему в преступление.

Мирная жизнь митрополита в епархии ознаменовалась однако двумя столкновениями с Петербургом.

Коллегия экономии, заведовавшая монастырскими и архиерейскими имениями, отправила несколько инвалидов для помещения в Ростовские монастыри. Арсений не принял их, отозвавшись, что на их содержание не достает денег. На запрос Св. Синода он отвечал, что в последнее время в Ростовских монастырях пострижено около сорока человек, лишенных сана в прошлое царствование, и для инвалидов не достанет порций. Объяснение это заключало в себе оскорбительные выражения.

Чрез два месяца Св. Синод отправил одного юродивого для помещения в один из Ростовских монастырей. На указ о том Арсений отвечал, что указ этот неосмотрительный и неосторожный. Синод пожаловался Императрице. Императрица приказала объявить митрополиту, чтоб он "от подобных продерзостей конечно воздержался, а ежели впредь будет к указам оказывать противление и презорство, то как помешатель добрых порядков и общего покоя, и как противник и неприятель Высочайшей воли, не только сана архиерейского, но и клобука лишится".

Эти события были еще в начале царствования Елисаветы, которая своим православным сердцем умела понимать пылкую, увлекавшуюся в церковных вопросах, природу Ростовского владыки. Год за год прошло это мирное царствование. В праздник Рождества Христова 1761 г. "Дщери Петровой" не стало.

Не долго царствовал племянник ее, Петр III, и затем наступило долгое царствование Екатерины II, имевшей роковое влияние на судьбу Арсения.

На коронование Императрицы митрополит Арсений не был приглашен. Отсутствие на таком торжестве представителя столь древней и знаменитой кафедры является обстоятельством, на котором нельзя не остановиться.

Это первое выражение того крайнего недоброжелательства, с которым Екатерина относилась к Арсению.

Это недоброжелательство существовало еще прежде знаменитого и резкого осуждения Арсением решения Императрицы об отобрании в казну имений монастырских. С самых первых дней царствования она считала Арсения почему-то личным своим врагом. И эта черта не только политического разномыслия, но и личной ненависти проходит красною нитью чрез всю историю) отношений ее к опальному митрополиту. Весьма вероятно, что еще в царствование Елисаветы, когда против Екатерины были партии, она заподозрила Арсения в недоброжелательстве к себе.

Мало того, в отношениях этих можно найти какой-то необъяснимый, точно мистический страх Екатерины пред Арсением. Она боялась его и принимала чрезвычайные по отношению к наблюдению за ним меры и тогда, когда он, старый, больной, с налагавшей невольное молчание заклепкой на устах, быль заживо погребен в каземате, или, вернее сказать, каменном мешке.

Из отношений Арсения к коллегии экономии видно, что он считал уже существование этой коллегии нарушением прав монастырей и архиерейских кафедр на непосредственное распоряжение принадлежащими им имениями.

"За отобрание от дому архиерейского и от монастырей вотчин, писал он канцлеру Бестужеву-Рюмину, приходит с голоду умирать, понеже хлеб у нас весь был по вотчинам в житницах. Когда смолотое и лежавшее в сушилах приедим, то и литургии святой служить нечем и некому, все принуждены идти нищими в мiр". При этом он просил канцлера показать милость к домам Божиим, дабы старанием его возвращены были вотчины по-прежнему".

Нужно полагать, что это письмо побудило Бестужева-Рюмина привлечь к этому вопросу внимание императрицы. Но дело получило, к сожалению, совершенно иное разрешение, чем ожидал Арсений.

Замыслив отнять у кафедр и монастырей вотчины еще с первых дней царствования, Екатерина пред коронацией сочла нужным на время утешить духовенство. "Мы не имеем намерения присвоить себе церковные имения, но только предписать закон о лучшем их устройстве".

Затем под собственным наблюдением государыни была учреждена особая комиссия из духовных и трех светских членов. Среди духовных быль недоброжелатель Арсения, митрополит новгородский Дмитрий Сеченов. Это был человек в высшей степени искательный, думавший лишь о своих выгодах и готовый за награду, отличие предать все интересы Церкви.

Комиссия решила разослать по всем монастырским вотчинам и архиерейским домам приходо-расходные книги для записывания денежного и хлебного сбора и особо назначенных отставных обер-офицеров для поверки доставленных духовными властями сведений о состоянии и количестве духовных имений. Таким образом архиереи подвергались ответственности в исконном церковном достоянии пред офицерами. Вероятно, самоуправство этих уполномоченных комиссиею чиновников переступало часто пределы уважения к значению и сану архиерейскому.

Это распоряжение возмутило Арсения, всегда зорко охранявшего права Церкви. Он находил оскорбительным и неприличным, что для составления описей офицеры будут входить в алтарь и касаться церковных сосудов и прочей священной утвари, что они в архиерейских домах и монастырях пересчитывали деньги, перемеривали хлеб, выдавая все хозяевам и монастырям с меры, веса и счету".

Арсений считал это за нарушение прав церковной стародавней собственности и унижение духовенства.

Как известно, дело кончилось тем, что все вотчины монастырские и архиерейские отобраны в казну. На содержание их стали отпускаться скудные суммы. Множество обителей, среди них и древние, хранившие мощи своих основателей,-- упразднены. А монастырские земли розданы громадными подарками, большею частью любимцам Екатерины.

Теперь, спустя полтора века после этого события, о нем можно говорить беспристрастно. Несомненно, эта мера была прискорбным нарушением прав собственности.

Монастырские имения представляли собою пожертвования частных лиц на помин души, на поддержание иночества, на дела благотворения. И эта "последняя воля" жертвователей, среди которых было много и царей русских -- не могла и не должна была подвергаться нарушению.

Конечно, как во всяком человеческом деле, в пользовании монастырей землями были некоторые темные стороны. Но эти стороны следовало устранить, сохраняя общее назначение этих имений на дела церкви, как-то церковное строительство, церковные школы, больницы, богадельни.

И в наши дни, когда так развивается именно эта сторона церковной деятельности, каким бы могучим подспорьем служили эти имения, завещанные верующими душами на добрые дела, а они, вместо того, обогащением нескольких лиц, внесли в быть высшего общества распространившуюся затем безумную, и даже преступную, можно сказать, роскошь.

Вот, против этого в корне своем неправильного решения и счел нужным восстать Арсений. Вероятно, как очень умный человек, он понимал, что его горячие речи, резкие отзывы по этому поводу не изменят прискорбного совершившегося распоряжения. Но он считал своим непременным долгом, хотя и без надежды, ратовать за правду и, ценою собственной участи, стоять до конца за интересы Церкви.

Опорой для заключения своего об этой мере он поставил соборное правило, что посвященное Богу не могло быть отчуждаемо.

В пылу негодования Арсений подавал в Св. Синод один протест за другим против отнятия у монастырей вотчин и вмешательства светских людей в духовные дела. Мусина-Пушкина, бывшего президента Коллегии Экономии, он называл "турком". "Горе нам, бедным архиереям,-- писал он,-- яко не от поганых, но от своих мнящихся быти овец правоверных толикое мучительство претерпеваем". О членах комиссии он отзывался, что они "насилу в Бога веруют".

В Неделю Православия, когда предаются анафеме враги Церкви, он к обычному чиноположению прибавил "анафему обидчикам церквей и монастырей".

Обо всех этих поступках и отзывах ростовского митрополита было доводимо до сведений Екатерины, коротая была в высшей степени тем оскорблена. Насколько задели ее за живое эти отзывы, видно из того, что она, вообще спокойная и осторожная в выражениях, отзывалась о нем как о "лицемере, пронырливом и властолюбивом, бешеном врале". [Мы со своей стороны думаем, что были и другие, серьезные личные причины столь необычайных преследований императрицы против злосчастного митрополита.]

Следующий эпизод хорошо показывает меру того страха, с которым она относилась к Арсению.

Желая после коронации выказать пред народом свое благочестие, она решила отправиться в Ростов, чтобы присутствовать на переложении мощей святителя Димитрия Ростовского в новую серебряную раку. И она писала своему штат-секретарю: "Понеже я знаю властолюбие и бешенство ростовского владыки, я умираю, боясь, чтобы он раки Димитрия Ростовского без меня не поставил",-- и приказала поставить к новой раке майора с солдатами.

Было назначено в Синоде расследование дела о митрополите Арсении. Членами Синода, находившегося тогда в Москве, были следующие лица: первенствующим -- новгородский митрополит Димитрий Сеченов, затем московский престарелый митрополит Тимофей Щербатский, архиепископ с.-петербургский Гавриил Кременецкий, псковский епископ Гедеон Криновский, крутицкий архиепископ Амвросий Зертис-Каменский, тверской епископ Афанасий Вальковский и новоспасский архимандрит Мисаил. Главным действующим против Арсения лицом быль Димитрий Сеченов, всегда искавший случая к угодничеству. С ним готовы были согласиться и прочие члены.

Они поднесли императрице доношение о словах и поступках Арсения, при всеподданнейшем докладе. Императрица сделала распоряжение, чтобы Синод сам судил "своего сочлена, как злонамеренного и преступника".

В половине марта у себя в Ростове Арсений, пришедши в свои покои от вечерни, сказал келейнику. "Не запирай ворот на ночь! Гости будут ко мне в полночь!" Келейник остался в недоумении.

Между тем, то быль один из случаев проявления в митрополите того дара прозорливости, который неоднократно обнаруживался в нем в эту эпоху перенесенного им гонения. Действительно, в полночь прибыл к нему офицер гвардии Дурново и попросил благословения.

-Я уже не архиерей,-- отвечал Арсений,- и не благословил его.

Дурново тогда подал ему сенатский указ, которым предписывалось везти митрополита в Москву, в свиту взять лишь трех человек, вещей не брать, а имеющиеся в келье письма запечатанными захватить в Москву. Митрополит хотел проститься с городом, то есть приложиться к мощам и иконам в соборе. Но ему не позволили.

В Москве он был, как государственный преступник, заключен под крепкою стражею в Симонове монастыре.

Арсений быль допрошен во дворце в присутствии императрицы. При этом он говорил столь резко, что императрица зажала себе уши, а ему самому "заклепали рот".

14 апреля состоялось заседание Синода, на котором допрашивали Арсения. Вероятно, и тут он не стеснялся в выражениях.

Его присудили к лишению архиерейского сана и преданию, по расстрижении из монашества, суду светскому, которому надлежало за оскорбление Величества осудить Арсения на смертную казнь.

Императрица приказала освободить его от светского суда, и, оставив ему монашеский чин, сослать в дальний монастырь.

Арсений был призван в заседание Синода для исполнения над ним указа.

По Москве распространился слух, что будут снимать сан с Ростовского митрополита в Крестовых патриарших палатах. Туда допущены были лишь монахи и белое духовенство. Толпы же народа запрудили пространство вокруг Синодального двора, так что и солдаты не могли их разогнать. Конечно, не одно любопытство, но и сострадание руководило этим народом.

Впечатление, произведенное этим событием, было еще усилено вскоре затем случившимся происшествием: 4 июня внезапно упала смежная с той Крестовой палатой, где осудили Арсения, церковь Трех Святителей Московских.

Арсений явился на последний над ним земной суд, как на служение. На нем была архиерейская с источниками мантия, омофор, белый клобук, на груди панагия, в руке он держал архиерейский посох. Вошедшему Арсению не дали сидячего места.Арсений выслушал приговор стоя, после чего синодский ризничий начал снимать с Арсения архиерейские одежды и знаки сана.

При этом, как и Никон громил восточных патриархов, так и Арсений откровенно укорял своих собратий, предрекая прозорливо их судьбу. Предание говорит: "был неустрашим и отдавал архиереям клобук и прочее с выговором, весьма им досадительным, и всякому пророчески, как Сеченову так и другому Амвросию: "вот увидите как умрете."

Еще накануне этого заседания Дмитрий (Сеченов) видел тяжелый сон. Ему явился иерарх, подобный Арсению, и на латинском языке произнес обвинительный приговор: "Как наши отцы, в числе которых есть и святые, жертвуя церкви разные земные стяжания, предавали проклятию похитителей этих стяжаний, так и я грешный и недостойный епископ церкви Христовой не моими устами, а устами моих отцов, тебе - похитителю церковных стяжаний возвещаю анафему и внезапную смерть." И когда разоблачали Арсения,Митрополит,он Дмитрию Сеченову действительно предсказал "ты задохнешься от своего собственного языка." Через четыре года (в 1767 г.) Дмитрий действительно скоропостижно скончался в ужасных страданиях: действительно, его задушила страшная опухоль языка.

Гедеону (Криновскому) Псковскому Арсений сказал: "а ты не увидишь своей епархии." И молодой Гедеон (всего 36 лет) скоропостижно скончался по дороге, не доехав до Пскова. Земляка своего Амвросия (Зертис-Каменского), нередко гостившего у Арсения в Ростове, последний горько упрекнул: "ты же ядый хлеб со мной, возвеличил на мя запинание.

И яко вол ножом зарезан будешь." Это и случилось в Москве при холерном бунте в 1771 г. взбунтовавшимся народом, от которого тщетно искал спасения в Донском монастыре.Один лишь добрый московский митрополит Тимофей не мог воздержаться от слезь при печальной церемонии.

Замечательно, что слова Арсения сбылись в точности над его судьями. Арсению подали простое монашеское платье и обязали его подпиской в том, что он не будет именоваться не только митрополитом или архиереем, но и иеромонахом.

Прямо из Крестовой палаты в монашеской одежде повезли Арсения в Ферапонтов монастырь - место заключения патр. Никона. Но вдогонку послан дополнительный указ везти еще севернее - в Карельский Никольский монастырь Архангельской округи, где скончался в ссылке и Феодосий Яновский. Долгий путь законспирированного арестанта захватил пасхальные дни. До самой революции подконвойным разрешалось зайти в храм на пасхальное богослужение. Это правило не стали нарушать и конвоиры Мацеевича. В арестантском рубище он вошёл в церковь на этапе, и местные прихожане тут же расступились.

Они увидели в вошедшем не каторжника, а архиепископа в богатом праздничном одеянии. Мацеевич уверенно прошёл к амвону, провёл пасхальное богослужение и покинул храм снова в арестантском обличье.

Путешествие митрополита Арсения к месту ссылки по весеннему бездорожью длилось почти месяц.

Местному архиерею было предписано держать ссыльного под крепким караулом. Весьма скудное имущество митрополита, оставшееся в Ростове и свидетельствовавшее об его нестяжательности, было описано, также и книги его на церковно-славянском, чешском, русском, польском, латинском языках.

На пропитание его отпускалось сперва по 10, потом по 15 и 50 коп. в день. Чернил, перьев и бумаги ему не давали. Никого к нему не допускали, а выходить, и то под караулом, ему позволяли лишь в церковь, и непременно в часы богослужения.

Но распоряжения из Петербурга не могли никому внушить в монастыре, что Арсений -- ссыльный преступник, а не митрополит, страдающий за защиту интересов Церкви, не мученик за правду, как он говорил о том сам: "Вот прежде нашу братию архиереев почитали цари и во всем благословения требовали, и тогда наша братия смело их в духовных делах обличала. А я, как послал правильное доношение, так за мою правду и в ссылку меня сослали".

Вся братия, начиная с архимандрита, принимала от него благословение, как от епископа. По праздникам он самолично во время совершения проскомидии вынимал части за "гонящих и обидящих Церковь Божию" -- разумея, по собственному объяснению, под этим именем "предателя Димитрия Новгородского и Гавриила С-Петербургского и всех немецких чинов, которые об отнятии монастырских вотчин старались, и в Комиссии присутствовали".

По окончании обедни опальный митрополит читал народу катехизис, Четьи-Минеи и другие духовные книги, толкуя их. При этом он сам стоял на амвоне, а служившие -- по сторонам его, как это происходит всегда при архиерейских богослужениях.

Настоятель монастыря часто посещал ссыльного, и они вели беседу и о духовных предметах, и о внешних событиях, касаясь и политики. Часто в беседе принимал участие и подпрапорщик Алексеевский, приставленный к Арсению.

В 1767 году сильно пьющий иеродиакон, обидевшийся на владыку Арсения за то, что тот отказал ему в чарке вина, так как тот был уже пьян, и на отца архимандрита за строгое наказание, донес на них, желая отомстить.

К его досаде, при допросе обвинения против настоятеля во внимание почти не принимались, а обвинения против ссыльного митрополита записывались с сугубым вниманием. Владыка был арестован вновь. Ему вменялись в вину в основном речи против прав Екатерины на престол. Многочисленные допрошенные вначале старались не повредить Владыке, но под нажимом следствия начали давать на него показания.

Он же по возможности избегал называть своих собеседников. Из 14 пунктов обвинения ни один сам по себе не выглядел преступлением, но их совокупность при желании могла навести на мысль о заговоре. На допросах владыка Арсений старался держаться спокойно, на угрозы отвечал нравоучениями и в очередной раз проявил свою прозорливость, подарив следователю медный пятак (в дальнейшем тот, проворовавшись, попал в крепость, где умер, получая казенного содержания 5 копеек в день). Продолжая считать, что Екатерина могла бы внять его аргументам, Владыка и в ходе следствия просил, чтобы она ознакомилась с полным текстом его доношения Синоду.

Но императрица отнеслась к делу с сугубой предвзятостью и решила, что Владыку нельзя оставлять в России, тем более что в народе ширилось сочувствие ему как безвинно страдающему праведнику. Указ по следственному делу она набрасывала сама и сама правила официальный текст. Велено было расстричь Владыку, переодеть в мужицкую одежду, переименовать в Андрея Враля и сослать навечно в Ревель (Таллинн) в каземат под надзор иноземцев без права писать и принимать посетителей. Итоговые обвинения никак не согласуются со следственным делом; Екатерина расправилась с владыкой Арсением как со своим личным врагом. Синод же даже не был поставлен в известность о расстрижении Арсения, происшедшем 26 декабря. 29.ХII. 1767 г. над Арсением в Губернской Канцелярии проделан предписанный обряд расстрижения. Ему обрили и голову и бороду и одели в мужицкий кафтан, который был ему и узок и короток. Все время молчавший Арсений, поэтому попросил оставить ему подрясник.

И губернатор соглашался было, однако трусливый угодливый Нарышкин настоял на жестокой букве: "воля Ваша, но по указу надлежит исполнить."

С него сняли иноческую одежду, клобук, и вместо них надели арестантскую сермягу и треух.

Сверх этого, чтобы довести живого, дали баранью шубу, две пары теплых чулок и шапку.Везти его к месту заключения предписано было "секретно в закрытых санях, никому не показывать, разговоров с ним никаких не иметь, об имени и состоянии не спрашивать, и миновать Петербург было приказано как можно скорее". Как государственного преступника, его провожали от Архангельска до Ревеля две переменные команды.

С ним, однако, велено было обходиться без грубости, дать ему платье, белье и шубу. В Архангельске оставалось некоторое имущество Арсения: иконы, одежда, книги. Канцелярия Архангело-городская предложила императрице образа скрыть в какое-нибудь неизвестное место, чтобы об Арсении не было никакой памяти, а прочие вещи продать. Так и было поступлено.

Екатерина была в Москве, когда чрез нее провозили Арсения, и Государыня пожелала видеть этого человека, ею с какою-то болезненною страстностью ненавидимого.

Устроили так, что Арсения провозили садом Головинского дворца, и сделали там остановку. Арсений сидел на лавке и дремал, склонив голову на грудь, когда императрица подошла к нему и пристально на него посмотрела.

Арсений не поднял глаз.

Однако же -- новый случай его прозорливости -- произнес какие-то слова. Императрица зажала уши и быстро отошла от него.

Есть предположение, что он предсказал императрице не христианскую кончину. (Она, как известно, умерла внезапно).

В Тайной Канцелярии его допрашивали; быть может, пытали... На пятые сутки привезли в Вологду. Толузаков сдал здесь "безымянного арестанта," как вещь, под расписку капитану Нолькену, человеку немецкого языка, который в тот же день повез его, без остановок, минуя Петербург, прямо в Ревель. Этот потаенный провоз оставил свой след в рассказах среди духовенства о ряде видений.

При проезде через Ростов - кафедральный город Арсения - слышали ночной звон колоколов, в церкви видели свет и Арсения, благословляющего народ. Владыку везли с поразительной быстротой по секретному маршруту как безымянного колодника.

В Вологде он был передан другому караулу как неизвестный и столь же спешно увезен оттуда в Ревель. Арсения боялись и осужденного, потому что народная молва о гонимом праведнике все ширилась и докатилась уже до Сибири. В народе распространялись листки с подробным описанием предвзятого следствия и неправедного суда.

Народ следил и за страшной судьбой судей Владыки, видя в этом проявление праведного гнева Божия, и в смерти Екатерины без исповеди и причастия усматривал воздаяние за похищение у Церкви ее исконных прав и за преследование праведника Божия митрополита Арсения.

Везти его к месту заключения предписано было "секретно в закрытых санях, никому не показывать, разговоров с ним никаких не иметь, об имени и состоянии не спрашивать, и миновать Петербург было приказано как можно скорее". Как государственного преступника, его провожали от Архангельска до Ревеля две переменные команды.

Коменданту Ревельскому Тизенгаузену императрица писала: "У вас в крепкой клетке есть важная птичка. Береги, чтоб не улетела! Надеюсь, что не подведете себя под большой ответ. Народ очень почитает его изстари и привык считать святым, а он больше ничего, как превеликий плут и лицемер".

Содержать Арсения велено было под строжайшим наблюдением, офицерам и солдатам запрещено было с ним говорить. Можно предполагать, что ему надевали на рот заклепку.

Императрица и здесь продолжала брать меры предосторожности против человека, заключенного в тесном каменном гробе. Так, она в другой раз писала коменданту: "Книги дать ему можете; а денег отнюдь в руки ему не давайте. Он сколько старь, столько и пронырлив.

Если же ему нужда будет в белье и одежде: то удовольствуйте его без излишества. А в болезнях велите его лечить и предпишите тем, кои около его, чтоб с ним без грубости обходились".

В Ревеле поместили арестанта на горке, окруженной стенами с башнями, в так наз. Вышгороде, в башенной камере 10 футов длины и 7 футов ширины, размер почти могилы. После 12-дневного безостановочного пробега 2.000 верст арестант был разбит, и его полуживого внесли в каземат и бросили одного до следующего дня. Полумертвым он оставался и на другой день.

Обер-комендант фон Тизенгаузен позвал доктора, и тот подлечил замученного старика. Причем с доктора была взята подписка, что, под страхом смертной казни, он не будет спрашивать у больного об его имени или звании, и до конца жизни не станет говорить о том, даже минами.

Арсений не знал, где он теперь находится. Инструкция коменданту требовала, чтобы с арестантом не допускалось никаких сношений извне, "чтобы этот великий лицемер не привел и других к несчастью."

Если он станет что-нибудь разглашать - не верить, и если не замолчит, тут же в каземате вставить ему в рот пыточный кляп. Особенно опасалась Екатерина II сношений духовенства с Арсением. Поэтому она сама приписала к инструкции коменданту: "Попа при смертном часе до него допустить с потребою, взяв с попа подписку под смертной казнью, что не скажет о нем никому."

Лакеи верховной власти постарались бесчеловечно заморить мнимого государственного злоумышленника. Позднее, в 1852 г. митр. Евгению (Болховитинову) чиновник Ревельской Казенной Палаты рассказывал со слов своего отца. С этого времени (1771 г.) Арсений был фактически уже заживо погребен. Его безвыходно затворили. Арсений заложен был кирпичами, оставалось только окошечко, в которое ему подавалась пища.

Даже и в пище начали отказывать ему, не только в одежде. Ив. Вл. Лопухину старые солдаты рассказывали, что Арсений сквозь разбитые стекла своих двух окон и сквозь железные решетки с криком умолял прохожих не дать ему умереть от голода и холода.

Немецкое и эстонское население было к этому безучастно, но русские откликнулись. Устроили корзину на веревке. Туда клали хлеб, а иногда и одежду, белье, даже дрова и воду. В отличие от своего бесчеловечного начальства даже инородческая стража, после строгого осмотра этих подаяний, позволяла поднимать их к окошку.

Ежемесячно в Петербург посылались рапорты с донесением, что "известный арестант" содержится по инструкции и "ведет себя тихо".

Действительно, неизвестно никаких резких выходок Арсения в последние годы его жизни. Он смирился -- не пред людьми, а пред всесильною рукою Божиею, от которой он решил терпеливо принять свое страдание. Он читал священное писание, а на стене своей тюрьмы начертал углем слова: "Благо, яко смирил мя еси". Существуют изображения митрополита Арсения, относящиеся к этой поре его жизни.

Изгнанный правды радиОн стоить у стены своего тесного каземата. Худое, полное. еще энергии, лицо выражает глубокую мысль. Большие глаза полны великой тоски. Руки как бы от внутреннего страдания, а, может, от холода, крепко стиснуты вокруг груди. На нем полушубок и треух. Свет проходит чрез маленькое окно, заделанное решеткой. На окне -- кусок хлеба. На стене изображен в малых размерах он же в святительском облачении. На обороте надпись Андрей страдалец.

26 февраля 1772 года Арсений сильно заболел. Когда пред смертью Арсения пришел священник напутствовать его, он, только что войдя в каземат, в страхе выбежал оттуда и сказал: "Вы мне говорили, что надо исповедывать и приобщить преступника, а предо мною стоит на коленях архипастырь в полном облачении".

Тогда пристав вошел со священником в тюрьму. На койке лежал арестант и сказал духовнику: "Сын мой, пред тобою не митрополит, а недостойный раб Арсений, идущий отдать отчет Господу Богу в своей жизни.

Виденное тобою чудо есть знамение Господне неизреченной милости Божией: это значит, что душа моя скоро отлетит от скорбного тела". Напутствовав страдальца, священник попросил у него благословения себе. Умирающий дал ему на память о себе свой молитвенник, на котором была надпись: "Смиренный митрополит Ростовский Арсений".

На третий день, в 8 часов утра, земные страдания Арсения прекратились. Он перешел к единому истинному и нелицеприятному Судии.

В тот же день вечером, после так называемой "вечерней зари", Арсений был погребен в русской Никольской церкви.

Доселе указывают место его погребения у правого клироса, в приделе Успения Богоматери, который впоследствии был пристроен на могиле Арсения.

Одежду, оставшуюся после узника, велено раздать нищим. Книги: евангелие, псалтирь и святцы -- отдать духовнику почившего, Никольскому священнику Кондратову.

Затем со священника и всей команды взята подписка -- до конца жизни молчать о всем этом, под угрозою смертной казни. Так думали изгладить память о несчастном Ростовском митрополите.

Замечательно, что главный деятель недоброй памяти тайной канцелярии, Шишковский, который допрашивал Арсения, вероятно, из чувства раскаяния -- по самую смерть свою посылал в Ревель деньги на панихиду по нем. Трудно судить: было ли то действительно, необыкновенное событие или лишь измышление народное, во всяком случае очень ярко рисующее отношение народа к опальному митрополиту: но вот что передают.

В старинной тетради сохранилось еще другое описание. Находясь в пути, ссыльный упросил сопровождавших его остановиться у ближайшей церкви, чтобы ему исповедаться и приобщиться. В конце обедни, когда открылись царские двери, Арсений явился в архиерейском облачении и приобщился у престола, как приобщаются священники. Затем принял прежний вид.

Тщетно старались изгладить из памяти народной составленный из столь резких определенных черт сильный образ Арсения. Он привлекает к себе все больше и больше сочувствия; о нем, с трогательной верой передавая и кое-что из элемента чудесного, о котором только что было упомянуто, знают и говорят во многих православных семьях и кружках, приобретают его портреты, служат по нем панихиды.

Один почитатель его памяти, Орловский помещик Лопухин, поставил ему памятник в своем имении. Несомненно, когда-нибудь личность и дела Арсения Мацеевича станут предметом всестороннего ученого исследования.

Целью же настоящей главы было напомнить именно о подвижнической, аскетической стороне и ревности о правде, как он ее понимал, митрополита Арсения.

И помимо чрезвычайной судьбы своей, Арсений заслуживает памяти, как один из ревностнейших в деле духовного просвещения русского народа тружеников, достойный, в этом, преемник святителя Димитрия, которого кафедру он занимал и которого открыл мощи, составил и житие его и службу ему.

Как горячий защитник православия против лютеранства, когда оно сильно было и в самых высших слоях, как глубоко сознательный патриот, приверженец всего того доброго, чем крепко и славно было русское прошлое, митрополит Арсений представляет собою личность в высшей степени замечательную.

В заключение приведем прекрасные слова о нем из книги г. И. Снегирева, по которой и составлена эта глава.

"Почти вся жизнь Арсения представляет нам непрерывную борьбу то с духовною и светскою властью, то с раскольниками и вольнодумцами, то с личными его врагами и гонителями. В его поступках обличается его твердый до упорства, прямой до упрямства характер, который не поддается власти и не уступает силе, когда действия их несогласны с его убеждениями и правилами.

Его личных убеждений не поколебали ни царский гнев, ни восстание на него собратий, ни лишение святительского сана, ни истома в мрачной и душной тюрьме, ни розыски Шишковского, ни угрожавшая ему смертная казнь.

Обрекши себя на жертву за право собственности духовенства, Арсений действовал не тайно, не ухищренно, но прямо, открыто, писал и говорил смело с самоотвержением, потому что смотрел на дело свое как на дело Божие, за которое стоять и жертвовать собою вменял себе в священную обязанность...

Народ, сострадая о нем, как о несчастном пастыре, почитал его правдивым, благочестивым, ревностным поборником православия". Мы часто рисуем себе в своем воображении благостные картинки дореволюционной пасторали, забывая о том, что трагедия 1917 года случилась не вдруг.

Пренебрежение каноническим церковным строем и забвение святоотеческого предания рано или поздно должно было сыграть свою трагическую роль в истории нашей Церкви.

И сегодня, когда возрождается церковная жизнь, мы обязаны всматриваться в пути тех угодников Божиих, которые в основание своего служение полагали единственного Крайнего Судию — Христа.

Подвиг митрополита Арсения урок для каждого из нас, мы призваны быть мучениками (т.е. свидетелями) Христовой Истины даже тогда, когда окружающая нас действительность хочет казаться доброй и заботливой.

Но главная забота христианина — это забота о правде Божией: «Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное» (Мф. 5:10).

В связи с тем, что митрополит Арсений был лишен святительского сана по политическим мотивам, на последней сессии Поместного Собора Русской Православной Церкви, состоявшегося 15/28 июня 1918 года, он был восстановлен в сущем сане.

Источник: Е. Поселянин "Русская Церковь и русские подвижники XVIII века" ведет себя тихо

Помощь сайту: Отправить 100 рублей

Одежда от "Провидѣнія"

Мастерская "Провидѣніе"

Источник — http://www.rusfront.ru/