В свое время нам приходилось писать по поводу активно и в большом количестве бытующих в русской фольклорной традиции легенд о разрушении церквей в советское время (Мороз 2000).
Этот корпус текстов постоянно пополняется, поскольку в подавляющем большинстве сел храмы были или уничтожены, или, выражаясь казенным языком, перепрофилированы под хозяйственные нужды (в них устраивали клубы, школы, гаражи для колхозной техники, хранилища для зерна или сена, склады, магазины, кинотеатры и проч.).
В случае, если церкви не были разрушены полностью, они лишались внешних признаков культовых зданий (спиливались кресты, сбрасывались купола, снимались колокола, закрашивались фрески и проч., и церковные здания становились похожими на светские).
Всего за годы советской власти было уничтожено или закрыто более 40000 храмов: в 1914 г. было 54 174 православных храма, 25 593 часовни, 1025 монастырей (Всеподданнейший… 1916: 117, 132, 139), в то время как в 1991 г. – по прошествии нескольких лет с момента отмены запрета на религиозную деятельность и начала возврата храмов Церкви – «Русская Православная Церковь имела более 12 000 приходов, 117 монастырей» (Федотов 2005: 359).
В этой ситуации актуализируется и начинает активно бытовать жанр легенд об осквернении святынь и наказании грешников, характерный как для книжной агиографической, так и для устной традиции. Все тексты, которые имеются в нашем распоряжении, записаны в 1990-х – 2010-х гг., в советское время они по понятным причинам не фиксировались или не поступали в архивы. Информанты, от которых сделаны наши записи, родились в 1910-х – 1960-х гг. Это значит, что они или вовсе не были свидетелями происходящего или могли видеть разрушение в детском возрасте. Исключение составляют случаи разрушения церквей в послевоенное время: вторая волна борьбы с храмами велась в правление Никиты Хрущева, но большинство церквей было закрыто в 1920-х – 1930-х гг. Соответственно, мы можем говорить о традиции, в рамках которой эти тексты воспроизводятся и остаются актуальными. Актуальность их, надо полагать, поддерживается тем, что и по сей день большая часть сохранившихся церквей находится в руинах, то есть последствия деятельности разрушителей все еще перед глазами. Вот один из таких текстов:
Колокольня при мне была. Колокольня была, была колокольня хорошая. Колокольня была большая, она долго стояла, колокольню стали подрубать - вот нужен был кирпич вот туда – в Лёкшмозеро, возили кирпич на печки, в Каргополь. Райсоюз был раньше, на маслозавод. В каком году было... начали её рушить... в каком году... в пятидесятых годах где-то. В пятьдесят третьем я кончила [школу]. Это где-то в пятьдесят втором, наверно. Начали её рушить. А потом уже приехали молодёжь. И вот там стал Коля Вавулинский (в Лёкшмозере есть Вавулинские, а это из ихнего там рода не рода, родственники они дальние), вот Коля со смехом подошёл: "Вот, сейчас, - говорит, - вашу церкву разрублю, перерублю," - начал рубить, она рухнула. Он там остался. [Что начал рубить?] Столб, кирпич. [Что он сказал?] «Сейчас, - говорит, - это, разрублю, Труфановскую мол церковь, колокольню разрублю," – и колокольня рухнула. Он остался там [его завалило]. И всеми сёлами его оттуда добывали (АЛФ, Архангельская обл., Каргопольский р-н, с. Труфаново, зап. от Смышляевой А.Е., 1936 г.р.).
Есть все основания для того, чтобы говорить об этих текстах не столько как о свидетельствах очевидцев (или о ретрансляции этих свидетельств), сколько как о фольклорном жанре, поскольку они обладают устойчивыми характеристиками и строятся по единой схеме (Добровольская 1999; Фадеева 2003). Среди существенных особенностей этого жанра можно выделить такие:
1. В значительном числе легенд подчеркивается, что действующими лицами в этих событиях были люди пришлые, чужие: председатель колхоза, просто приехавший недавно в село из города человек или даже житель соседней деревни. Вот который он работал председателем сельсовета, в опщем, сельский совет там был, я не знаю, Колька Дерявин, как раньше урядники, так это... Ну вот он сам то с Боросвиди [село в 20 км от места записи] был, холостой, неженатый мужик, ну вот в годах был, парень. И вот он рубил топором [крест на церкви], а говорят, што уехал на передовую и в первых боях погиб (АЛФ, Архангельская обл., Каргопольский р-н, с. Кречетово, зап. от Кутюновой У.Ф., 1921 г.р.)
2. Осквернению святыни предшествует или сопровождает его знамение: [Человек жег иконы из церкви.] В костёр кидает: «О! Дрыгайте, деревяшки!» Ему голос: «Подожди, скоро и ты задрыгаш». С небес. Все слышали. Ну вот он попал в плен и всю войну. В сорок четвёртом году освободили наши. Вышел [и умер] (АЛФ, Архангельская обл., Каргопольский р-н, д. Лаптево, зап. от Калинина Л.В., 1952 г.р.). При этом человек, которому адресовано знамение, его игнорирует и довершает свое дело. Таким образом, получается, что очевидный для всех знак остается непонятным только для одного - главного героя легенд, осквернителя святыни.
3. Видов наказания в записанных нами легендах несколько: богохульник карается смертью (своей или близких родственников, прежде всего детей), тяжелыми болезнями, душевными или физическими (безумием, параличом, слепотой), пожаром в его доме и т. п. При этом обычно имеется соотнесенность вида кары и характера действий разрушителя. Эта соотнесенность может быть четырех типов: а) богохульник подвергается такому же воздействию, какому сам подверг святыню (сжег иконы - сгорел сам или у него сгорел дом, рушил церковь трактором - сам был задавлен трактором; скинул колокол, который при падении наполовину ушел в землю - сам вскоре погиб на войне, тоже “ушел в землю”); б) он лишается тех органов, которыми, собственно, и совершал нечестие: (скинули колокола – покалечило руки); в) человек калечится так, что изувеченная часть тела сходна или соотносится с нарушенной им частью храма (снимал купол - проломило голову, “смотрел туда кверху”, где снимали кресты с куполов (то есть руководил работами),– не может держать голову прямо, ломал крест – упал и сломал ноги); г) человек страдает от того самого объекта, которому наносит ущерб (рушил колокольню – его задавило колокольней; спилил крест – этот крест упал задавил его лошадь): Вот уж насколько правда ишшо вам скажу. У нас был крест на часовне-то, а сельсовет был... он говорит: «Надо убрать». А кто уберёт-то? Никто не стал убирать креста. Дмитрий Иваныч сам убрал этот крес[т] и положил он на этот, на крышу. Дак не [знаю]... насколько правда, я вот только слыхала да, при мне ишшо, это я помню. Дак э... лошади были. А наши-то лошади все ведь в колхоз были сданы. Ак вот на евонную лошадь крест-то упал, и задавило лошадь с сосной прямо крестом (АЛФ, Архангельская обл., Вельский р-н, с. Ракуло-Кокшеньга, зап. от Костылевой А.В., 1927 г.р.).
4. И в случае детальной соотнесенности вида кары и действий святотатца, и при ее отсутствии наказанием часто оказывается несвоевременная и/или насильственная смерть, в том числе и самоубийство: Ну, в начале тут, значит, комсомольцы сделали в этом здании клуб. Значит, ну, как гоўрится: «Богу – Божее, кесарю – кесарево, слесарю – слесарево», - как я говорю. Не трогай Божее. Ну, значит, тут и гоўрят, завклуб-то... с тем и повесился в этом же здании, какая-то тут произошла, значит, трагедия (АЛФ, Архангельская обл., Вельский р-н, с. Ракуло-Кокшеньга, зап. от Лобанова В.П., 1960 г.р.). Обратим внимание, что в традиционной культуре существует представление о том, что умерший внезапной, насильственной или просто преждевременной смертью, а также самоубийца считается не изжившим своего века, человеком, которого земля не может принять, пока он его не доживет, поэтому такие покойники после похорон продолжают ходить по земле, беспокоить и приносить вред своим живым родственникам, пока те не предпримут особых мер, чтобы его утихомирить (Зеленин 1999:19).
5. Собственно процесс уничтожения храмов описывается как неординарный: они либо оказываются необыкновенно прочными, так что при ломке приходится прикладывать чрезмерные усилия, либо, наоборот, они разрушаются сами, как бы поддаваясь не столько силе, сколько намерению.
6. В случаях, когда церкви разрушались с намерением использовать кирпич или бревна для строительства иных, хозяйственных, объектов, стремление решить колхозно-совхозные проблемы за счет храмов, как следует из легенд, всегда терпит фиаско: отмечается, что все взятое неправедным путем идет прахом: кирпич рассыпается и крошится, так что целого кирпича ни одношго не возьмёшь, скотный двор, магазин, построенные из разобранных деревянных церквей, сгорают и т. п.
В 2007 г., во время одной из экспедиций в наши руки попал документ, освещающий эти же события с другой стороны. Ученики школы в с. Ступино в 1966-1968 гг. (вероятно, к 50-летию октябрьской революции) собирали материал для альбома «История комсомольцев и коммунистов деревни Ступино». С этой целью они проводили опрос старожилов села и вели переписку с теми бывшими комсомольцами, которые уехали и жили в городах. Затем интервью были записаны в альбом, туда же были скопированы письма, полученные от участников событий. Этот альбом и сейчас хранится в школе. Содержание интервью и переписки в основном касается нескольких знаковых не только в масштабе села, но и в масштабе всей страны событий: установления советской власти, коллективизации, закрытия и разрушения церквей и Отечественной войны 1941-1945 гг. Интересующей нас теме посвящено несколько писем от людей, уехавших из деревни и живших в разных севернорусских городах. История разрушения церквей описана здесь в совершенно ином ключе:
[Комсомольская организация была создана в Ступине в 1921 г.] Нас считали тогда смутьянами. Мне лично самому пришлось выдержать со своим отцом большую борьбу, потому что ему не давали проходу, что вот мол ваш сын мутит молодежь. И вот почему.
Первыми шагами нашей работы встал вопрос, где молодежь будет проводить свой отдых. И вот собрались и обсудили. У нас две церкви, а верующих не так уж много. И решили собрать с[ельский]/сход изложить им свои нужды. Верующих набралось много со всего с/совета. А мы комсомольцы разошлись по всем углам с[ельского]/совета, чтобы при голосовании мы были не в одном месте. Нас в этом деле поддержали беднота и сочувствующие нам. Правда за нас голосовало человек 30. Но зато против никто не голосовал. Таким образом вопрос о клубе был решен в нашу пользу. Верующие избрали комиссию по учету церковного имущества, но нам все-таки удалось стащить от них несколько подрясников, которые нам впоследствии пригодились для постановки антирелигиозных постановок. У входа в церковь была икона Николая Чудотворца. Мы в первый же день в эту рамку повесили портрет В.И. Ленина. Это было великолепно. Идут старушки и крестятся со словами поклониться последний раз Николаю Чудотворцу, а тут давно уже портрет В.И. Ленина. А мы уже орудуем снутри церкви, снимаем иконостасы и оборудуем сцену для постановок. Для того чтобы к нам шел народ. Первую постановку и открытие клуба приурочили на пасху. [… - выписали из Няндомы оркестр железнодорожников, в клубе было много народа, а в церкви мало].
Не думайте, что все это доставалось нам так легко. Мракобесы и верующие с[ель]/с[овете] выдумывали всякие не былицы. Были например такие басни будто когда мы зашли в клуб на углях в печке сидит дева Мария или пришли хотели попасть в клуб, а клуб оказался закрыт изнутри святыми. Надо признаться, что в одиночку первое время мы боялись ходить. Были случаи и прямого террора. […]
В моде тогда были постановки, которые мы ставили больше на антирелигиозные темы. Моя роль в этих постановках принадлежала попу батюшке. Борода из пакли и усы тоже, грим сажа из трубы. С постановками ездили по деревням. Сцена из полотенец на скамейках, занавес одеяло. Суфлерская будка русская печь или перил (Письмо Томилова Ивана Савельевича от 20 марта 1968 г.; АЛФ, Архангельская обл., Няндомский р-н, с. Лепша; Sma23-27.JPG).
Следует отметить, что и эти тексты представляют собой не описания по свежим следам, а воспоминания, хотя и вдвое меньшей давности, чем рассмотренные выше тексты, и, следовательно, воспроизводят не столько события как они происходили, и даже не столько так, как они сохранились в памяти, сколько в зависимости от предъявленных к этим повествованиям ожиданий. В 1960-е гг. именно такой тип повествования о разорении церквей был ожидаем и востребован. Эти рассказы продолжают дискурс официальной атеистической идеологии, чем, вероятно, объясняется стилистика писем, насыщенная канцеляризмами и политической лексикой. Таким образом, в рассмотренных двух типах повествования сталкиваются не просто две различные модели восприятия одних и тех же событий, но и две идеологии, две эпохи.
Бывшие комсомольцы, рассказывая о том, как они разоряли церкви, бравируют своей безнаказанностью, ловкостью, с которой они обманули односельчан, бесстрашием перед высшей силой, стараясь подчеркнуть свою правоту (раз нас не покарало, значит Бога нет, а мы правы). Вместе с тем они помимо своей воли включаются в тот же дискурс, который ведут их оппоненты. В процитированном тексте описывается последовательная подмена старых сакральных объектов новыми: церковь – клуб, Никола – Ленин, Пасха – советский праздник, богослужение – спектакль про попа. Особенно в этой подмене автора воодушевляет именно сходство подменивших объектов с подмененными. Так, вполне осознанно, новый культ выстраивается по модели старого.
Упоминающееся в других текстах из этого альбома ожидание кары на головы разорителей церкви должно подчеркнуть их безнаказанность, однако и здесь мы видим, что повествование строится по почти той же модели, что и легенды о разорении церквей (различие только в отношении повествователя: комсомольцы не верят в кару и подчеркивают, что с ними ничего не случилось). Ниже приводится два описания одного и того же события: сбрасывания колокола с церкви в с. Ступино:
В чем заключалась работа нашей комсомольской организации. В это время [1923-24] стоял вопрос: «Борьба с религией». […] Ставился вопрос, как можно больше втянуть молодежи в ряды комсомола. Конечно, в это время этот вопрос был труднотяжелым, не всегда можно было говорить открыто. Женского персонала, как девушек, совершенно в комсомоле не было, все боялись всевышнего бога. Я лично тогда крепко обидел свою мать-старушку. Все иконы забрал и вынес в горенку, только осталась в зимовке маленькая икона святой богородицы, кое-кто считали, что мне не будет места ни на небе, ни на земле. ВВ 1923 году с помощью фронтовиков Гражданской войны [… имя рек] и ряд других сочувствующих помогли комсомольцам собрать (в это время называется сходка, которая проходила в деревне Погост в большесторонской школе. Здесь был поставлен вопрос покончить с религией, т.е. отказаться от церкви и летнюю и зимнюю и колокольню передать в распоряжение т.е. для постройки 8-летней школы в настоящее время, где вы и учитесь.
В 1924 году в апреле лично комсомольцы при участии, с помощью примкнувшей молодежи спилили с церквей кресты и все купола. На колокольне был колокол весом 25 пудов, своей массой грохнул на землю, даже задрожала вся колокольня, многие православные считали, что мы уйдем под землю. Но в это время наверно бог на нас не прогневался и мы остались не вредимы, а с религией покончив навсегда (Письмо Никулина Трифона Кузьмича от 25 марта 1966 г.; АЛФ, Архангельская обл., Няндомский р-н, с. Лепша; Sma71-76.JPG).
Попа у нас тода забрали, посадили. Церковь разрушили, а колокол, знаете, когда... колокол… с…пихивали с этой, с… там с верхушки-то, как называется, вот, мущина… ко… колокол-то так вот скинули туда, про мущину расказывали, а щас не знаю, кто, а у нево там был… туда же ещё могилы были. Церква была, да значит и могилы были, а колокол-то упал на могилу ево отца. Вот и говорят: «Ты што, – говорят, – это кинул колокол-то на могилу отца?» – «А, – гът, – а, [машет рукой, обозначая матерное ругательство] с ним!» (матом). И тут же упал и ногу сломал.
[Не расказывали, что со всеми, кто церковь рушил, что-то было потом?] Ну вот про этово мущину токо говорили, што даже удивлялись-то, говорят, ту… тут же упал и ногу сломал, а так вот што… с людьми, не знаю (АЛФ, Архангельская обл., Няндомский р-н, с. Лепша, зап. от Юдиной Т.М., 1947 г.р.).
В обоих текстах присутствует ожидание кары, причем текст 1966 г. отражает ту самую ее особенность, которая была отмечена выше как типичная для легенд: святотатец наказан тем же способом, которым он осквернил святыню: колокол упал, так что задрожала колокольня, и, надо полагать, в какой-то мере ушел в землю. Стоящие рядом православные считали, что мы уйдем под землю. В рассказе 2007 г. вслед за колоколом падает и сам святотатец. При этом его образ достраивается упоминанием другого – не связанного с церковью, но столь же страшного греха: он обматерил могилу собственного отца. Таким образом, персонаж окончательно демонизируется.
Приведенное сопоставление показывает, что воспоминания разрушителей церквей и легенды об их наказании, хотя и противоположны в своей идеологической базе, но строятся по во многом общей модели, имеют в основе те же фольклорные представления о грехе и каре, а также может служить косвенным доказательством того, что жанр легенд о наказании святотатцев актуализировался непосредственно в момент описываемых событий и корпус текстов о разрушении церквей сформировался по горячим следам, существовал на протяжении всего советского периода и реактуализировался в 1990-х гг., когда поменялась государственная идеология и отношение к вере.
Литература и источники
АЛФ – Архив Лаборатории фольклористики Российского государственного гуманитарного университета.
Всеподданнейший отчет обер-прокурора Св. синода по ведомству Православного исповедания за 1914 г. 1916. Петроград.
Добровольская Варвара Е., 1999. Несказочная проза о разрушении церквей [в:] Русский фольклор. Материалы и исследования. Санкт-Петербург. Т.30. С. 500–512.
Зеленин Дмитрий К., 1999. Древнерусский языческий культ "заложных" покойников [в:] Д. К. Зеленин. Избранные труды. Статьи по духовной культуре. 1917-1934. Москва. С. 19.
Мороз Андрей Б., 2000. Устная история русской церкви в советский период (народные предания о разрушении церквей) [в:] Ученые записки Российского православного университета ап. Иоанна Богослова. Вып. 6. Москва. С. 177-185.
Фадеева Людмила В., 2003. Рассказы о разорении святыни в современной устной традиции Пинежья (К проблеме специфики сюжета и жанра) [в:] Локальные традиции в народной культуре Русского Севера (Материалы IV Международной научной конференции «Рябининские чтения-2003»). Петрозаводск, 2003. С. 123-126.
Федотов Алексий, священник, 2005. Русская Православная Церковь в 1943-2000 гг.: внутрицерковная жизнь, взаимоотношения с государством и обществом (по материалам центральной России). Иваново.
Historia mówiona w świetle nauk humanistycznech i społecznych. Lublin, 2014. S. 187-195
Помощь сайту: Отправить 100 рублей
Одежда от "Провидѣнія"
Мастерская "Провидѣніе"
Источник — http://www.portal-credo.ru/
