Историческая репутация первого Русского царя
Иоанна IV весьма непроста. Прозвище “Грозный”, закрепившееся за
ним стараниями европейских и отечественных историков, приобрело
зловещий оттенок.
Учрежденная государем опричнина воспринимается
не иначе как период бессмысленных кровавых репрессий, не имеющих
под собой никаких оснований, кроме, якобы, психической
неуравновешенности царя, едва ли не граничащей с безумием.
Однако есть один значительный аспект, о котором
в официальной историографии не принято упоминать. Дело в том, что
накануне опричнины в боярской верхушке Московской Руси
присутствовал заметный литовский сегмент. В качестве
лидера эта элитная группировка рассматривала породненного с ними
Ивана IV. Полонизированные кадры связывали с ним не просто
укрепление позиций в Московии, но и проведение кардинальных
перемен в жизни государства. Безоговорочное собственное лидерство,
создание нужной экономической модели, реформирование церкви – вот
те конечные цели, которые планировалось продавить с помощью
царского трона.
Почти весь 16-й век казалось, что события
развивались именно по такому сценарию. Прозападные историки даже
именуют период до 1560‑х годов
“европейским столетием” московской истории. Очевидно, что Ивану IV
готовилась миссия, которую во второй половине 17-го века
осуществил уже представитель новой династии в лице Алексея
Михайловича Романова. Однако Иван IV поступил иначе, обрушившись
на тех, кто возлагал на него столько надежд. Конфликт царя с
литовско-украинским окружением нарастал с начала Ливонской войны.
Эти кадры без энтузиазма включились в боевые действия,
свидетельство чему – переходы на сторону противника, т.е. в
Польшу.
В литературе побег князя Андрея Курбского в июне
1564 года подают как событие, после которого государь вознамерился
учредить опричнину. На самом деле этот побег скорее был последней
каплей, поскольку до этого происходили не менее крупные измены.
Так, Иван Бельский пытался бежать, для чего контактировал с
властями Вильно и даже успел обзавестись королевской охранной
грамотой. По той же причине был арестован двоюродный брат Ивана IV
князь Василий Глинский. Царский родственник обладал военными
сведениями, знал о разговорах в боярской Думе: его предательство
могло бы доставить немало проблем.
Череду побегов продолжил князь Дмитрий
Вишневецкий: этому удалось добраться до короля, принявшего его как
родного. Примечательно, что в случаях, когда побеги не удавались,
за вельмож часто заступался никто иной, как митрополит Макарий,
просивший не наказывать их строго. После его кончины в 1563 году
его преемник – митрополит Афанасий, также рьяно хлопотал о
литовских военнопленных, чем привел в негодование Ивана IV.
Очевидно, что в подобной атмосфере эффективность боевых действий
не могла быть высокой. На повестку дня встала задача очищения
власти от “верных слуг”.
Старт был дан 3 декабря 1564 года, когда царь
внезапно направился в село Коломенское под Москвой. Причем отъезд
не напоминал прежние, поскольку государь взял с собой иконы и
кресты вместе с казной. Затем он проследовал в Александровскую
слободу, прислав оттуда в адрес митрополита список, где
указывались боярские измены и убытки, причиненные государству,
начиная аж со времен его несовершеннолетия. Царскую грамоту, а
также обращение к купцам, мещанам доставили в столицу и огласили
дьяки Поливанов, Михайлов и Васильев, а не кто-либо из литовских
служивых.
Спешно прибывшая в слободу столичная делегация
пыталась урегулировать положение. В ответ Иван IV требовал
покарать виновных, имения их отобрать в пользу государства,
учредив особый удел – опричнину. Кроме того, обвинил церковь и
лично митрополита Афанасия в покрывании предателей. Как пояснял
государь, его обиды и гнев ни в коей мере не касаются народа.
Несомненно, это означало полный разрыв с прежним окружением. В
Москве царь не пожелал находиться в Кремле и приказал выстроить
дворец, куда переселился в самом начале 1567 года.
Все эти события хорошо описаны в литературе: их
традиционно квалифицируют как вероломство с изрядной долей
умственного помешательства. Только в последние годы исследователи
смогли осмыслить их иначе, не модернизируя средневековое сознание
на современный лад. Это позволило понять, что людьми той эпохи
действия Ивана IV ассоциировались со Страшным судом. В контексте
подобных представлений слово “опричники” означало не “кромешники”,
как считалось ранее, а “избранные”.
Гнев Ивана Грозного обратился не просто на
боярскую аристократию, а в первую очередь на ее представителей
литовского происхождения. Ведь те не прекращали плести интриги,
поддерживая связи с командующим польскими войсками Полубинским.
Были также перехвачены письма самого короля к видным боярам –
выходцам из Литвы – с предложением схватить царя в ходе поездки по
прифронтовой полосе и доставить в Польшу. Это сильно потрясло
царя, чью реакцию на подобное понять несложно. Тем не менее
принято считать, что основной опричный удар пришелся по
владимиро-суздальским родовым гнездам. Однако, говорить о
целенаправленном сокрушении указанного сегмента знати
неправомерно. Зато в отношении литовского боярства, особенно на
фоне его поведения на войне, такая оценка более справедлива и
логична.
Позже исторический официоз предпочитал не
углубляться в подобные детали, ограничиваясь общими рассуждениями
о насилии против “своих”, включая полонизированные кадры.
Действительно, они тоже владели землями и вотчинами, раскинутыми
по всей территории страны. При поверхностном взгляде кажется, что
речь идет об уже ассимилированных людях, попавших под репрессивный
каток. Вместе с тем более внимательный просмотр данных о жертвах
обнаруживает избирательность репрессий. Так, из выборки синодиков
опальных, опубликованной советским историком с дореволюционным
стажем Веселовским, следует, что около 40% репрессированных
относятся к Новгороду и Пскову. Из оставшихся почти половина, т.е.
еще треть – литовские выходцы и их слуги.
К примеру, Горенский, пойманный при бегстве в
Литву и казненный вместе с 50 приближенными. Далее – Друцкой,
Заряжский, Желнинский, Дубровский, Дашков из смоленской шляхты и
т.д. Примерно такая же картина складывается по прочтении известной
“Истории о великом князе Московском” Курбского. Автор перечисляет
убиенных, которые по родословной зачастую оказывались из тех же
краев. Как некая Мария польского происхождения с пятью сыновьями,
благородный Петр Оболенский, Петр Щентяев из князей литовских,
братья Одоевские, Михаил Воротынский из рода Михаила
Черниговского, разнообразные потомки Ягайло, каких-то австрийских
князей.
Число погубленных в опричнину, чьи имена
известны – около четырех тысяч человек. Если учесть неполноту
этого списка, количество доводят до десяти тысяч. Во Франции одна
только Варфоломеевская ночь августа 1572 года унесла около двух
тысяч жизней, а общее число пострадавших на порядки превышало
опричные жертвы. Что неудивительно, ведь европейские религиозные
войны затронули значительную часть населения. У нас же удар
изначально нацеливался на полонизированные литовские кадры,
сконцентрированные в элитах. В народных низах того времени их
просто не существовало.
Отсюда ограниченность действий опричнины,
затронувшей лишь правящие слои. Хотя впоследствии трубили о
тотальном насилии, повальных жертвах среди населения, напрочь
забывая, что сам народ сохранил об Иване Грозном самую светлую
память как о добром и справедливом царе. Если бы тот “пускал под
нож” массы простых людей, то, очевидно, воспоминания о нем были бы
совсем иными.
Помощь сайту: Отправить 100 рублей
Одежда от "Провидѣнія"
Мастерская "Провидѣніе"
Источник — http://www.rusnation.org/
